Скажи, наконец, кто захочет жениться на такой девушке?
– Пусть хоть сам сатана! Нам-то какое дело?! Она наверняка такая же бессердечная, как и ее отец!
Адхам взглянул на жену, как бы ища поддержки. И Умейма кивнула в подтверждение его слов. А Адхам, сплюнув, добавил:
– Будь они прокляты: и она, и ее отец! Хумам, обращаясь ко всем, спросил:
– Вам не кажется, что этот разговор только аппетит портит?
– Не преувеличивай, Хумам,– ласково отозвалась Умейма.– Самые счастливые минуты – это когда мы собираемся все вместе.
Тут до их слуха донесся громовой голос Идриса, который осыпал кого-то проклятиями и оскорблениями. Адхам с отвращением произнес:
– Ну вот, началась утренняя молитва!
Он дожевал последний кусок и, встав из-за стола, пошел к своей тележке. Крикнул всем: «Счастливо оставаться!» – и зашагал по направлению к Гамалийе, толкая тележку перед собой. Хумам тоже поднялся и пошел по боковой дорожке к загону. Сразу же послышалось блеяние овец и топот копыт. Тут же поднялся и Кадри, взял свою палку, помахал ею, прощаясь с матерью, и пошел вслед за братом…
Когда они проходили мимо лачуги Идриса, тот с издевкой спросил их:
– Почем нынче овечка, молодцы?
Кадри смело выдержал нахальный взгляд дядюшки, в то время как Хумам отвел глаза в сторону. А Идрис продолжал:
– Что ж, никто так и не соизволит мне ответить? А, сыновья торговца овощами?
– Если тебе нужно, иди на базар и покупай! – вспылил Кадри.
Идрис, гогоча, продолжал приставать:
– А если мне хочется приобрести одну из вашего стада? В это время из лачуги послышался голос Хинд:
– Отец! Не надо скандалить!
– Ты бы занималась своими делами! – шутливым тоном ответил дочери Идрис.
– Я сам разберусь с сыновьями рабыни.
– Мы не трогаем тебя, и ты нас не тронь! – сказал Хумам.
– А, узнаю голос твоего отца. Ты таков же, как и он, молодец среди овец, а против молодца сам овца!
– Отец приказал нам не отвечать на твои издевательства,– сдерживая гнев, ответил Хумам.
– Да хранит его Аллах! – громко захохотал Идрис.– Если бы не его приказ, было бы мне худо.
Потом сердито проговорил:
– Но вы, двое, учтите, что вы живете спокойно только благодаря моему имени. Будьте вы все прокляты! Убирайтесь с глаз долой!
Братья отправились своей дорогой… Они долго шли, время от времени взмахивая своими палками. Хумам, бледный от пережитого волнения, никак не мог успокоиться и сказал Кадри:
– Какой мерзкий тип! Даже в такую рань от него пахнет вином!
– Он много говорит, но еще ни разу не причинил нам зла,– промолвил Кадри.
Хумам запротестовал:
– Но он уже не раз таскал у нас овец!
– Он пьяница! Но, к сожалению, он наш дядя. И от этого никуда не денешься.
Братья помолчали… Они были уже совсем близко от большой скалы. По небу плыли редкие облачка, лучи солнца освещали бескрайние пески. Хумам не мог сдержаться и сказал брату:
– Ты совершишь большую ошибку, если свяжешь себя с ним!
Глаза Кадри гневно сверкнули:
– Обойдусь без твоих советов! Хватит с меня отца! Хумам, который все еще не пришел в себя после ругани Идриса, проговорил:
– Наша жизнь и так не легка! Не осложняй ее новыми трудностями!
– Вы сами выдумываете себе трудности, сами и справляйтесь с ними, а я буду жить так, как мне хочется!
Они уже дошли до того места, где обычно паслись овцы, и Хумам снова спросил:
– А ты уверен, что тебе не придется раскаиваться в своих поступках?
Схватив брата за плечо, Кадри крикнул:
– Ты просто завидуешь мне!
Хумам никак не ожидал услышать такое, хотя и привык к выходкам и вспышкам Кадри. Он снял со своего плеча его руку и вздохнул:
– Спаси нас, Господи!
Скрестив руки на груди, Кадри насмешливо покачал головой, а Хумам продолжал:
– Ладно, больше я не стану ничего говорить. Ты ведь все равно не признаешься, что не прав, или признаешься, когда будет уже поздно.
Он повернулся и пошел в тень, отбрасываемую скалой, а Кадри с нахмуренным лицом продолжал стоять под палящими лучами солнца.
16.
Семья Адхама мирно сидела за ужином перед входом в лачугу. Ночная тьма освещалась лишь слабым светом звезд. Вдруг произошло нечто такое, чего жители пустыря не видывали со времен изгнания Адхама: ворота Большого дома отворились и из них вышел человек с фонарем в руке. Все взоры устремились к этому фонарю, от удивления языки прилипли к гортаням. Человек с фонарем был словно одинокая звезда, плывущая во мраке. Когда же он прошел половину пути от Большого дома до хижины, Адхам, вглядевшись в слабо освещенную фонарем тень, ахнул:
– Это же дядюшка Керим, бавваб из Большого дома.
Все еще больше удивились, когда поняли, что он направляется именно к ним. Сидящие разом поднялись, застыв в изумлении, кто с лепешкой в руке, а кто и с куском, застрявшим в горле. Мужчина наконец подошел совсем близко и, подняв руку, поздоровался:
– Добрый вечер, господин Адхам!
Адхам при звуке голоса, который он не слышал двадцать лет, задрожал. Он вспомнил голос отца, запах жасмина и хенны, перенесенные им горести и печали, и земля поплыла у него под ногами. С трудом сдерживая слезы, он проговорил:
– Добрый вечер, дядюшка Керим! Мужчина ответил, не скрывая волнения:
– Надеюсь, вы все в добром здравии?
– Слава Аллаху, дядюшка Керим!
– Я бы с удовольствием поговорил с тобой, но мне поручено лишь передать, что господин желает немедленно видеть твоего сына Хумама.
Воцарилось молчание, члены семьи обменивались недоуменными взглядами. Вдруг раздался голос:
– Одного Хумама?
Все разом обернулись и с возмущением посмотрели на Идриса, который, как оказалось, стоял тут же, рядом, и слушал, что говорит дядюшка Керим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142