Первая моя мысль была об Антти, и когда я спросил о нем, Абу эль-Касим немедленно начал рвать на себе волосы и вопить:
– Да проклянет Аллах твою глупость, Микаэль! Почему ты никогда ни словом не упоминал о том, что брат твой – отличный пушкарь и даже владеет искусством отливки орудий? Мы узнали об этих важнейших вещах по чистой случайности! Услышав сегодня грохот выстрелов, он отправился на берег, чтобы – по его словам – вылечить головную боль здоровым запахом порохового дыма. Там твоего брата и увидел Хайр-эд-Дин – в тот миг, когда, отстранив пушкарей, Антар собственноручно наводил орудия на цели. Сначала Хайр-эд-Дин усомнился в его мастерстве, но брат твой выказал изрядное проворство, к ярости испанцев обстреливая с верхушки башни отряд кастильцев. Тогда Хайр-эд-Дин пожаловал силачу тюрбан главного пушкаря и десять золотых монет. И сдается мне, что возле орудий из отравленного вином тела нашего Антара скоро выйдут вместе с потом все яды.
При мысли о том, что Антти стрелял в своих братьев-христиан, меня охватил ужас. Вскоре наступило время намаза, канонада ненадолго стихла, и Антти с лицом, почерневшим от пороха, пришел навестить меня. Я выложил ему все, что о нем думал, он же упрямо заявил:
– Пушки – это моя стихия, и я никогда не давал клятвы отказаться от них. И нечего упрекать меня за то, что я вернулся к своему делу – словно сапожник, который при первой же возможности хватается за свою иглу!
– Но, дорогой мой Антти, – продолжал выговаривать я ему, – как ты можешь наводить пушки на людей, грехи которых искупил кровью своей Иисус Христос и которые кроме того в трудных условиях стараются как можно лучше служить императору, под чьим знаменем воевал и ты сам?
Антти же сказал мне на это:
– Не забывай, что у меня зуб на испанцев: в Риме они вели себя скорее как дикие звери, чем как люди. Даже мусульмане не обращаются с женщинами так, как это делали тогда испанцы! Приверженцы Аллаха в крайнем случае всего лишь отсекают женщинам головы, если эти особы кажутся им уж слишком безобразными.
– Значит, твоя тупая голова не способна понять, что это христиане?! – вскричал я. – Да как ты смеешь вместе с мусульманами обращать оружие против своих братьев во Христе, ты, который никогда не был и не будешь мусульманином в душе?!
Антти бросил на меня гневный взгляд и ответил:
– Я такой же добрый мусульманин, как и ты, хоть ты, может, и знаешь больше сур из Корана, чем я. Не такой я ученый, чтобы судить о тонкостях веры. Но мне все стало ясно в тот миг, когда я понял: ислам – это то же самое, что покорность воле Божьей, а Бог этот, именуемый на гортанном арабском языке Аллахом, – тот же самый Господь, которого, молясь и ругаясь, французы называют Sang Dieu, немцы – Herr Gott или Donnerwetter, люди же, знающие латынь, – Deus или Dominus.
Итак, все мои упреки ни к чему не привели. Антти упорно твердил, что пушки – его страсть и что солдатское жалованье есть солдатское жалованье, украшены ли золотые монеты профилем императора или арабскими закорючками. В конце концов брат подпер голову руками и погрузился в размышления, а потом взволнованным голосом сказал:
– Я даже сам не думал, что так люблю пушки, пока не почуял вновь запах раскаленного металла и удушливую пороховую гарь. О, поверь мне: самая пылкая женщина не может сравниться с горячей пушкой после пятого залпа. Когда Мустафа бен-Накир увидел, как много значат для меня эти литые орудия, он рассказал мне, что турецкий султан придумал новый способ перевозки даже самых огромных пушек. Металл для их изготовления переправляют по труднодоступным дорогам на верблюдах, а потом отливают орудия в том месте, где собираются пустить их в ход. До сих пор такое никому не приходило в голову, и мне хотелось бы увидеть своими глазами, как это выглядит на деле. Ведь Мустафа не смог ничего мне толком объяснить, но, наслушавшись его рассказов, я мечтаю теперь попасть в Стамбул, столицу султана. Мустафа обещал мне, что замолвит за меня слово командующему султанской артиллерией.
Я схватился за голову, услышав о безумных планах брата. А Антти продолжил свою восторженную речь:
– Но сначала нам надо построить волнорез для Хайр-эд-Дина, чтобы его суда были надежно укрыты в порту даже во время самых сильных штормов. Хайр-эд-Дин осаждает испанскую крепость только для того, чтобы добыть отесанный камень для возведения волнолома и захватить побольше пленных, которых можно превратить в дешевых работников. Люди, попавшие на войне в плен, не получают платы за труд, довольствуясь хлебом и водой.
Антти так разговорился, что сам устыдился своей болтливости и принялся сосредоточенно гладить Раэля, который жался к его ногам. Потом брат мой любезно поинтересовался, не болит ли у меня что-нибудь, если я валяюсь на ложе с забинтованной головой? А когда я раздраженно рассказал Антти о том, что со мной случилось, он посочувствовал мне и, пытаясь утешить, промолвил:
– Благодари Бога, что у тебя такой крепкий череп, Микаэль: ты уже столько раз получал по башке, что я и со счета сбился. Но каждый удар всегда предвещал крутой поворот наших судеб. Помнишь, как это было, когда мы прибыли в достославный парижский университет или когда бандиты треснули тебя по голове на постоялом дворе в немецких землях? Так что, полагаю, сие событие явно предрекает нам какие-то перемены, и меня удивляет лишь одно: почему ничего подобного не случилось перед тем, как мы угодили в лапы к мусульманам? Но теперь-то все в полном порядке, и скверно в этой истории только то, что в твоем собственном доме тебе заехал дубиной по лбу глухонемой раб.
На лице Антти заиграла широкая улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96