Шедшие на штурм отряды приблизились без крика и шума, в боевом порядке и под покровом темноты успели во многих местах засыпать ров, пока на стенах наконец не подняли тревоги. Турки тут же подхватили десятки штурмовых лестниц. Поденщики кинулись наутек. Только хладнокровие и выдержка Джустиниани спасли ситуацию. Взревев, как бык, он бросился в самую гущу схватки и снес своим двуручным мечом головы рвавшимся вперед туркам. Неприятель уже был на гребне земляного вала. В это время вспыхнули факелы и бочки со смолой и стало светло, как днем.
Рык Джустиниани заглушил крики и барабанный бой турок. Как только генуэзец увидел, что началось большое наступление, он послал гонцов в резервный отряд. Но когда сражение кипело уже два часа, нам пришлось бросить в бой дополнительные силы, сняв людей с других участков стены по обе стороны ворот святого Романа. После первой схватки турки пошли на штурм правильными рядами – по тысяче человек в каждом. Эти шеренги накатывались на нас бесконечными волнами. Пока передовые отряды прорывались к стенам, лучники и пушкари пытались загнать защитников города в укрытия. Но закованные в броню воины Джустиниани вновь встали на пути врага живой железной стеной. Тут и греки принялись отталкивать штурмовые лестницы и поливать турок, которые, прикрываясь щитами, пробивались к подножью внешней стены, смолой и расплавленным свинцом – так, что нападавшие разбегались врассыпную и превращались в удобные мишени для лучников.
Погибло великое множество турок. Джустиниани велел объявить в городе, что горы трупов достигали на рассвете высоты внешней стены, но это была, конечно, только болтовня, призванная поднимать боевой дух защитников города. Но никакие потери неприятеля не могли возместить нам гибели латинян, которые падали ночью с пробитыми доспехами или летели со стен, стянутые вниз турецкими баграми.
По сравнению с этим штурмом все предыдущие казались детскими играми. Этой ночью султан не шутил и бросил в бой значительную часть своих войск. Впрочем, Влахернскому дворцу особая опасность не угрожала. Штурмовые лестницы турок не доставали здесь до гребня стены. Так что венецианский посланник поручил мне отвести целый отряд солдат на помощь Джустиниани, чтобы и венецианцы могли гордиться участием в этой битве.
Как раз в тот момент, когда мы прибыли на место, какому-то огромному янычару удалось ценой неимоверных усилий взобраться на стену. Он радостно завопил, подзывая своих товарищей, и бросился на поиски Джустиниани. Закованные в броню люди расступились перед гигантом с кривой саблей. Джустиниани сражался в проломе, немного ниже, и оказался бы в трудном положении, если бы один из поденщиков, простой грек, у которого даже не было кожаных доспехов, не сумел широким топором отсечь янычару ступни, смело кинувшись на великана с зубца стены. Потом Джустиниани уже с легкостью расправился с гигантом. Генуэзец щедро наградил своего спасителя, но заметил, что предпочел бы обойтись собственными силами.
Я наблюдал за этой сценой в свете факелов и пылающих стрел, среди крика, воя и звона щитов. Потом у меня уже не было времени ни о чем думать: напор атакующих турок был столь сокрушительным, что нам пришлось сомкнуть на стене ряды, чтобы противостоять неприятелю. Вскоре мой меч затупился… Когда турки начали на рассвете медленно отступать, я так смертельно устал, что едва мог шевельнуть рукой. Все тело мое ныло и болело, сплошь покрытое синяками и шишками. Но я не получил ни одной раны. Мне повезло. Даже Джустиниани ткнули копьем в пах, но благодаря доспехам травма оказалась неопасной.
Говорят, какой-то грек у Селимврийских ворот убил знатного турецкого вельможу.
Увидев, в каком я состоянии, Джустиниани благожелательно заметил:
– В огне и пылу боя часто кажется, что силы твои удесятерились. Но даже самая тяжелая атака не так опасна, как расслабление во время внезапного перерыва в битве. Тогда легко можно упасть от усталости – и даже нет сил подняться на четвереньки. И потому опытный воин не выкладывается полностью даже в самом тяжелом сражении, а бережет силы до самого конца. Это может спасти солдату жизнь, если бой разгорится снова.
Генуэзец живо глянул на меня своими глазами навыкате и добавил:
– Тогда человек может хотя бы убежать – и не окажется беспомощной жертвой резни.
Генуэзец был в хорошем настроении; его раздражало только, что приходится разбавлять вино водой. Вино в городе кончалось…
– Так, так, Жан Анж, – проговорил Джустиниани. – Постепенно разгорается истинная война. Султан распалился. Скоро нам наверняка придется отражать настоящие штурмы.
Я недовольно посмотрел на генуэзца.
– Так что же такое настоящий штурм? – спросил я. – Ничего страшнее сегодняшней битвы я не видел и даже не могу себе представить. Янычары дрались, как дикие звери, да мне и самому казалось, что я превращаюсь в дикого зверя.
– Ты еще многое увидишь и узнаешь, Жан Анж, – ласково произнес Джустиниани. – Кланяйся своей прелестной жене. Женщины любят запах крови, исходящий от мужской одежды. Я сам убедился в этом – и никогда женское тело не доставляло мне большего наслаждения, чем в те минуты, когда я, орудуя своим мечом, только что отправил на тот свет множество мужчин и сам чувствовал себя разбитым и раздавленным. Я завидую, что тебе предстоит пережить это ощущение, Жан Анж.
Угнетенный и охваченный чувством отвращения, я не обращал внимания на слова генуэзца. Холодный воздух был пропитан тошнотворным запахом крови, растекавшейся вокруг куч еще теплых трупов. Как же я могу дотронуться до своей жены, до сих пор скованный смертельным ужасом, с кровью на руках и одежде и с мыслями, путающимися от того, что я увидел этой ночью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93