Никакой романтики. В записях я вычитала, что папа скрестил тип под названием Треронина с другим, носящим имя Дукула Энса.
Примерно через пятнадцать-девятнадцать дней после случки появились птенцы. Обычно высиживались два яйца. Но одно часто пропадало, выживал только один птенец. В другой тетради содержались данные о рационе – семена, злаки, зелень, добавлялся также песок.
Он аккуратно записывал эксперименты с питанием и отмечал, на каких рационах птицы лучше росли и какие показатели скорости давали при этом.
В этих записях было все и даже больше того, что должен был знать любитель, кроме фамилий тех, кому голуби продавались. Это казалось странным. Должна же была существовать тетрадь с этими данными. Ни в одном из ящиков ее не оказалось, хотя я пересмотрела все очень тщательно. В глубине нижнего ящика лежал пистолет, отец всегда держал его там. Если бы он прихватил его с собой, он, возможно, был бы жив сейчас. Очевидно, у него не было оснований опасаться за свою безопасность. После получасового осмотра кабинета, я поняла, что не найду того, что мне нужно. Не успела я начать гасить лампу, как открылась дверь и появился Сноуд. Увидев меня, он вздрогнул от неожиданности.
– Что вы здесь делаете? – властно спросил он.
– Это я должна задать вам подобный вопрос, Сноуд. Джентльмен обычно стучит перед тем, как зайти в комнату, принадлежащую даме.
Замечание прозвучало глупо, Сноуд не был джентльменом.
– Запомню ваш совет на будущее, мисс. $Но открытая дверь – приглашение войти.
– Как вы сказали?
– Дверь была приоткрыта, мисс.
Он закрыл дверь и направился ко мне. Не знаю почему, меня вдруг охватил панический страх.
Глава третья
– Не закрывайте дверь, Сноуд, – приказала я, собрав все самообладание, на которое была способна в эту минуту.
– Пожалуйста, мисс, если вы боитесь, – он издевательски улыбнулся и приоткрыл дверь.
– Вовсе не боюсь, просто здесь душно.
Его нагловатый взгляд задержался на шали, прикрывавшей мои плечи.
– Что вы хотите?
Он прошел прямо к столу. Небрежная улыбка застыла на губах, а когда он заговорил, голос лился елейно, как маслянистая жидкость.
– Ничего. Просто думал помочь вам, мисс. Хотел поискать список компаньонов вашего отца, вы ведь интересовались ими, не так ли?
– Здесь его нет. Я все обыскала.
– Мне нужно посмотреть еще кое-какие записи. Со смертью мистера Хьюма все заботы по голубятне легли на мои плечи. Я должен посмотреть, какой корм он заказал. Запасов у меня осталось не больше, чем на неделю. Вы же не хотите, чтобы ваши ценные птицы погибли?
Ответ был вполне убедительным, хотя я чувствовала, что это была просто отговорка. Сноуд что-то разнюхивал. Я решила, что разрешу ему просмотреть все записи, а потом запру дверь, даже лучше велю поменять замок, на случай, если у него есть ключ. Пусть командует голубятней, а делами заправлять я ему не разрешу.
– Думаю, вы ищите вот это, – сказала я, указывая на гроссбух.
Он стал просматривать тетрадь, очевидно, согласившись, что это то, что ему нужно. Не было сомнений, что он знаком с ней.
– Не знаю, как папа рассчитывался с поставщиками корма, но вы можете заказать все, что считаете нужным, и дать мне счет.
– Благодарю, мисс Хьюм, – сказал он смиренно, но вспышки в темных глазах превращали это смирение в насмешку.
– Что-нибудь еще?
Я перебирала бумаги, чтобы показать, что занята делом. Сноуд уже не листал записи, а просто оглядывал кабинет. Он отрицательно покачал головой.
– Я просто пришел, чтобы вспомнить Вашего отца. Мы с ним проводили здесь много времени, обсуждали планы. Мне его недостает, – в голосе звучала неподдельная печаль. Я обратила внимание, что на этот раз и выражение лица его не противоречило тому, что он говорил. Мне вдруг подумалось, что Сноуд искренне переживает смерть отца, может быть даже его гнетет одиночество. Он редко отлучался из дома, и кроме отца и редких деловых посетителей, ни с кем не общался. Заходили обычно любители-голубеводы из окрестных мест. Даже из Лондона приезжали. Отец много писал о разведении голубей, среди специалистов его имя было известно. Для интересного молодого человека как Сноуд, такое затворничество было не совсем естественно. В доме к нему не относились как члену семьи. У него были приятели среди конюхов и прислуги, но он на них не был похож. Его положение чем-то напоминало положение гувернантки: слишком высокое, чтобы дружить с прислугой, и недостаточно высокое, чтобы быть ровней членам благородного семейства. Как мужчина, он мог свободно разъезжать не только по делам, связанным с дрессировкой птиц. Но я не замечала, чтобы он пользовался этой свободой.
– Много счастливых часов мы провели здесь за бутылкой вина, – сказал Сноуд. – Ваш отец показывал мне награды за состязания, выигранные его питомцами.
Он посмотрел на книжные полки, где красовалось множество обычных ничем не примечательных кубков, кроме одного, отделанного серебром и имевшего форму сидящего голубя.
– Мне его тоже не хватает, – сказала я, решив, что нужно позволить Сноуду побыть в кабинете подольше. За последние два года Сноуд был с отцом ближе, чем члены семьи, включая его сестру, тетю Ловат и меня.
– Я хотела бы, Сноуд, чтобы вы взяли что-нибудь на память об отце.
Сноуд, казалось, очень удивился такому дружескому расположению с моей стороны.
– Очень мило, мисс Хьюм. Мне было бы приятно получить на память любую вещицу, которую вы захотите дать.
– Может быть, какой-то предмет особенно дорог вам? Например, его часы?
Сноуд подумал:
– Наверное, я должен вам сказать, мисс Хьюм, Уильямс мне отдал ботинки вашего папы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57