– Сказать по правде, он засыпал меня латинскими фразами. Может быть, хотел сказать то же самое, но я по своему невежеству не поняла.
– Но он все же будет писать о вас?
– Надеюсь. Сказал, что для своих молодых лет я достигла очень многого.
– Вы действительно многого достигли.
– Насколько могу судить, статьей я обязана вам. Не возражайте, Ашингтон проговорился, и я намерена вас отблагодарить.
– Он спросил, каково мое мнение о лучших прозаиках последних лет, я назвал вас. Стран но, что ему не попали в руки ваши книги до этого, он неплохо разбирается в этой области. Я сказал, что с его стороны это серьезное упущение.
– Доктор признался, что не ожидает серьезного творчества от писательниц, поэтому не особенно интересуется их романами.
– Кто же еще может объяснить читателю причудливый женский ум? Ни один мужчина не желает понять, как непрост их внутренний мир. Скотт, хотя он мне очень нравится, не имеет ни малейшего представления о женщине. Вордсворт всем женщинам предпочитает свою сестру, но очень заблуждается на ее счет.
– Гм-м. А мнение Дэмлера лучше не произносить в приличной компании.
– Не хотите простить меня за откровение? Но, если припомните, я говорил только об одной стороне женского ума.
– Помню, как же. О ее стяжательстве и меркантилизме. Хорошо, что вы не смешиваете эту черту с понятием о любви и считаете, что это чувство не имеет ничего общего с сердцем.
– У вас язычок как бритва. С Ашингтоном вы, наверное, иначе разговаривали. Его вы нежно гладили по шерстке. А издевки оставляете для беспомощных кроликов вроде меня.
– Недаром же меня назвали Пруденс.
– Нам не дают возможности забыть об этом. А теперь, старая дева, извольте посмотреть, как живет другая половина слабого пола. – Он бросил рукопись на стол.
Пруденс пробежала глазами первую страницу.
– О, Господи, Дэмлер! Мои бедные невинные глаза! Вы меня окончательно развратите. Что это? «Чувственное тело», «сладострастные изгибы», «полные губы», «кокетливые глаза». И это только описание Шиллы. Что же будет, когда ваш зверек раскроет свои пухлые губки?
– Неужели я написал подобную чушь? Она уже изменилась. С ней произошла полная метаморфоза. Придется переделать начало. Опустите его и переходите к диалогу. Описание внешности я делал для Уилса, чтобы помочь выбрать актрису.
– Мне знакома леди, которая в Точности соответствует описанию Шиллы. О, нет, не совсем. Шилла ведь восточная фея с черными волосами.
Пруденс перелистала несколько страниц и не заметила усмешки Дэмлера. Затем снова начала дразнить его.
– У нее не очень-то ясное представление о приличиях: «Развалившись в нескромной позе на Ottoman». Это что, турок? Что она делает на турке? Как это будет выглядеть на сцене?
– Ottoman еще означает «тахта» или «диван», только без спинки. Как кровать, только без полога. Я привез себе такую с Востока.
– Неплохо. Дня нее самое подходящее место, но советую завесить ее портьерами, если она намерена продолжать в том же духе. И еще лучше, если они будут задернуты, когда поднимется занавес, – добавила Пруденс, с интересом продолжая читать пьесу.
Дэмлер попытался вырвать пьесу из рук девушки, но она держала листы в вытянутой руке и, смеясь, продолжала читать: «Взгляд ее выражал неукротимое желание, и страстный призыв полуопущенных век мог растопить сердце…»
– Это слишком, Дэмлер, вам не кажется? Другой бы сгорел от стыда.
Маркиз схватил ее за руку и с силой вырвал рукопись пьесы.
– Это просто авторские ремарки для режиссера, вслух это не проговаривается. Но как ужасно звучит! Наверное, со мной что-то неладное происходило или я был пьян. Надо переписать первые страницы. Начните лучше отсюда.
Он пробежал глазами несколько страниц и пальцем показал, откуда Пруденс следовало читать.
Какое-то время Пруденс читала, кивая и улыбаясь.
– Да, здесь она мне больше нравится. Когда узнаешь ее лучше, начинаешь понимать, что Шилла совсем не такая плотоядная особа, как можно предположить по описанию ее глаз. И у нее есть чувство юмора. «Не собираюсь быть bonne bouche для толстяка Могула»… Она знает французский?
– Конечно, нет. Запомнила фразу из книги. Это тоже надо изменить. По мере развития сюжета она становится все больше похожа на англичанку. К концу придется сшить ей английское платье – куртку и юбку, по всей видимости.
– Да, и пожалуйста, оденьте ее скорее, чтобы прикрыть «сладострастные изгибы».
– Подумайте о мужской половине аудитории. Но хотелось бы знать ваше мнение о ее словах, мыслях. Это звучит по-женски? Мужчине трудно ориентироваться, и автору – мужчине такие вещи обычно плохо удаются. Даже не припомню, чтобы встречал достоверный образ леди у писателя-мужчины.
– Не вижу большой разницы между тем, как думают мужчины и женщины. Мы все люди. Говорим мы несколько по-своему, это правда. Но желания мужчин и женщин совпадают, за некоторыми редкими исключениями, и головы работают тоже одинаково.
– Оставлю рукопись вам. Здесь первый акт целиком. Сейчас пишу второй, эта часть пока не нужна. Не придавайте значения ужасному описанию внешности Шиллы в начале пьесы, если можете, и попытайтесь представить ее более…
Дэмлер замолчал и беспомощно вскинул руки.
– Вы хотите сказать, что я должна представить ее менее похожей на вашу рыжеволосую любовницу?
– О, несноснейшая. Шилла не должна быть похожа на девственную тетушку. Это изменению не подлежит.
Дэмлер взял трость и шляпу.
– Когда я увижу вашу новую работу?
– Когда ее напечатают.
– Значит, ваши героини ведут себя послушно?
– Далеко не всегда. Часто делают совсем не то, что мне бы хотелось, но выдерживают свой стиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75