Как, однако, странно, что исполнение этого приказа может оказаться невозможным.
Арабелла наблюдала за ними из окна. Она заметила и вспыхнувшее лицо Джиллианы, и взгляд, которым она проводила графа, когда он уходил. Джиллиана не лучше уличной шлюхи, распущенной женщины, если так поощряет его. Разве она не знает, что стоит женщине улыбнуться мужчине определенным образом, и он тут же сочтет ее потерявшей голову?
Джиллиана должна понять, что ее поступки – как сухие щепки для пламени. Она должна не забывать, что следует вести себя пристойно, с достоинством, которого требует принадлежность к женскому полу. Мужчины могут быть похотливыми животными, женщины же должны повелевать ими. Женщины должны делать мир цивилизованным, должны демонстрировать словом и делом, что люди могут быть созданиями интеллектуальными.
Но станет ли Джиллиана ее слушать? В этом Арабелла сомневалась. Джиллиана изменилась; она стала более раздражительной, все более недовольной своей ролью. Или тут что-то еще?
Своим поведением Грант Роберсон доказывает, что он такой же приземленный, как и любой из его подчиненных, вплоть до младшего конюха или помощника садовника. Такое открытие стало для Арабеллы как разочарованием, так и тайным облегчением. Будь он образцом добродетели, примером для подражания другим мужчинам, у нее не оставалось бы другого выхода, кроме как попытаться смириться с этим браком. Однако Грант оказался столь же далек от добродетели, как и Джиллиана.
Этот союз будет хуже, чем обман; он будет кошмаром.
Глава 10
Все дни двух последующих недель были отмечены каким-то странным чувством ожидания. Каждое утро Джиллиана просыпалась, гадая, закончится ли сегодня это ощущение надвигающейся тревоги. Не станет ли сегодняшний день тем днем, когда она наконец потеряет терпение и выскажет Арабелле, что она избалованная и неблагодарная девчонка? Или скажет доктору Фентону, что ей не нужна очередная лекция по поводу ее поведения или манер, ибо она и без того прекрасно знает, кто она такая. Не наступит ли сегодня тот день, когда она позволит себе вновь чувствовать? Когда она признается хотя бы себе самой, что Грант Роберсон – самый пленительный мужчина из всех, которых она когда-либо знала?
Джиллиана позволила себе несколько секунд помечтать, прежде чем прогнать греховно-счастливые – невозможные – мысли.
Видя растущее раздражение Джиллианы, Арабелла начала наконец входить в свою роль. Она больше не гонялась за Блевинсом из комнаты в комнату, хотя мажордом все еще настороженно поглядывал на нее, когда она появлялась в поле его зрения. Она послушно отстояла свою последнюю примерку и надевала несколько своих новых платьев, не разражаясь тирадами из-за слишком тугого корсета и нелепости новых фасонов, хотя кое в чем Джиллиана склонна была с ней согласиться – воротники были слишком большими, а рукава чересчур пышными у плеч и чересчур узкими от локтя до запястья. И Арабелла больше не появлялась везде и всюду со своей неизменной книгой, хотя по-прежнему предпочитала печатное слово живому общению. Самым поразительным следствием их ежедневных уроков, однако, было услышанное Джиллианой ее замечание графу по поводу красоты весенней природы. Никогда раньше Арабелла не говорила о таких вещах.
В то время как Арабелла постепенно осваивалась с положением графской невесты. Джиллиана вела себя с безупречной благовоспитанностью, ни разу не показав, что с радостью вышла бы из этой своей тщательно прописанной роли. Они с графом, разумеется, встречались за обедом да и во время всех светских раутов, куда она должна была сопровождать Арабеллу. Однако Джиллиана старательно избегала любых обстоятельств, когда бы они с графом могли остаться одни. Не ходила она больше и в его лабораторию.
Она была решительно настроена избегать соблазна.
Глубокие вечерние сумерки спустились на Роузмур. Воздух был насыщен густым ароматом садов и сосен из окружающих лесов. Ночь манила к себе Джиллиану изящным пальчиком, приглашая ее помечтать о лучших днях и более счастливых временах. Мечты, однако, не в состоянии были примирить Джиллиану с тем, что Роберт ее бросил, родители от нее отреклись, а друзья были шокированы ее поведением.
Цена, которую она заплатила за то, чтобы быть свободной в своих чувствах, оказалась слишком высокой.
Джиллиана стояла у окна, глядя, как Роузмур медленно погружается в темноту. Огромный дом был слишком тих. Ей необходимы были суматоха и смятение. Ей требовались шум Эдинбурга, какофония Лондона. Дай ей звуки дома, заполненного людьми, и она будет вполне счастлива.
В Роузмуре нет нужды устилать улицы сеном. Дом слишком огромен, чтобы до его обитателей доносился стук колес кареты по вымощенной камнем подъездной дороге.
Темнота сгустилась, окутывая все вокруг мягким покровом, чтобы графу хорошо спалось. Королевский отдых для мужчины, в чьих жилах течет благородная кровь, мужчины, наделенного такой властью и могуществом, что мир, без сомнения, замирает при упоминании его имени.
Как и она.
Всякий раз, когда Арабелла заговаривала о нем, Джиллиана находила повод, чтобы уйти или заняться чем-то другим. Негоже думать о нем слишком часто, поощрять чувства, которые не дают ей уснуть, вот как сейчас.
Не раз и не два ругала она себя, называла дурой. Но увещевания сознания боролись с более волнующим голосом, который отнюдь не был таким чистым или управляемым высокими мыслями. Этот греховный шепот побуждал ее поспать осмотрительность к дьяволу и быть абсолютно безрассудной.
Значит, вся ее оставшаяся жизнь пройдет в услужении другим в той или иной форме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95