Так улыбаются люди, которые внезапно вспомнили о чем-то далеком и болезненном.— Расскажите, пожалуйста, о себе, мадемуазель, — попросил он, усилием воли отгоняя грусть. — Интересно узнать, как английская девушка научилась говорить по-французски как настоящая француженка. Такое произношение в школе не приобретешь.— Это нетрудно, если девушка эта наполовину француженка, — ответила Кэтрин и, заметив удивление на лице собеседника, улыбнулась.— Тогда все понятно. Кто же из ваших родителей принадлежал к этой благороднейшей из наций? — спросил он с легкой усмешкой.— Моя мама. Она жила в Вердене, но уехала из Франции еще в 1798 году.— О, поступок ее был весьма своевремен, — заметил Жак. — В Вердене, вы сказали? Как ее звали?— Лизетт де Бурланж. А почему вы спрашиваете?— Верден не такой большой город, а у меня там был много друзей. Но уверен, вы что-то путаете. Де Бурланжи — большое и известное семейство. Если мне не изменяет память, им удалось сохранить большую часть своих имений даже в наполеоновские времена. Не можете вы ошибаться?— Относительно имени моей матери? Вряд ли, — ответила с доброй улыбкой Кэтрин.— Но стой за вами столь влиятельный клан, как де Бурланжи, вы бы вряд ли оказались в такой ситуации. — Жестом руки он как бы обвел Мертонвуд с его хозяином и ее проблемами.— Мама никогда не рассказывала мне подробно о своей семье, мистер Рабиле. Возможно, она принадлежала к какой-нибудь обедневшей ветви де Бурланжей и не могла рассчитывать на какую-то долю их богатств. А потом, уехав в Англию, она порвала все связи со своей родиной и начала новую жизнь. Думаю, что и я не должна на что-то надеяться. Да и глупо было бы рассчитывать на людей, которые на протяжении двадцати лет ничем не напомнили о себе живущей за границей родственнице.— Вам не хотелось бы поступиться своей гордостью, не так ли? — мягко спросил Жак, стараясь не обидеть девушку. — Но поверьте, мадемуазель, во время войны часто случается, что разумный человек совершает глупость, а сумасшедший вдруг проявляет мудрость. Не все так просто.— Но я вовсе не желаю, чтобы мне протягивали руку, мистер Рабиле. В этом нет необходимости. Я вполне в состоянии сама справиться со своими проблемами.— Сейчас — да. Но возможно, наступит день, когда вы не сможете сами, как вы говорите, справиться со своими проблемами. Пообещайте, что подумаете о возможности связаться с родственниками. Это не повредит вам и может принести пользу.Кэтрин начала раздражать настойчивость собеседника, она хотела возразить, но он взглядом остановил ее. В его темных глазах промелькнули предостережение и тревога за ее будущее. Девушка коротко кивнула, и этого оказалось достаточно. Лицо француза приняло прежнее выражение. Он расслабленно откинулся на спинку стула, забросил одну ногу на другую и сделал глоток из своего бокала.— А что вы скажете о себе, мистер Рабиле? Как так получилось, что вы стали работать на графа?— Он предоставил мне независимость, прекрасные перспективы, что позволяет забыть о прошлом. Еще он подарил мне свою дружбу. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы находиться на службе у графа.— Вы странный человек, мистер Рабиле, — произнесла Кэтрин, не задумываясь над тем, что ее откровенность очень смахивает на жестокость.— Почему вы так решили? — спросил озадаченный собеседник.— Вы образованны и весьма начитанны. У вас манеры аристократа. И тем не менее вы находитесь в положении слуги.— То же самое я могу сказать и о вас, — пробормотал он с теплой улыбкой. Кэтрин покраснела. — Я француз, мадемуазель, и живу в стране, жители которой еще хорошо помнят о войне с Францией. Чем я должен был бы заняться здесь? Рыть канавы или убирать конюшни?! Я, по-вашему, залетел слишком высоко или, наоборот, опустился слишком низко? — Девушка попыталась что-то ответить, но Жак не позволил. — А, потом, мадемуазель, мы все в какой-то степени рабы. Пьяница — раб вина, игрок не в состоянии прожить без карточной колоды, обжора — оторваться от стола с яствами. Честный труд не может унизить. Лишь человек, который пытается получить что-либо, не прилагая никаких усилий, заслуживает всеобщего осуждения.— И человек с такими убеждениями предлагает мне искать помощь у неизвестных родственников, вместо того чтобы обеспечивать себя честным трудом?Глаза Жака — пожалуй, впервые за этот вечер блеснули по-настоящему весело.— Сдаюсь, мадемуазель! — произнес он с галантным поклоном. Кэтрин искренне рассмеялась.Они долго сидели у камина в спокойной, дружеской обстановке, пока тишину вдруг не нарушили донесшиеся из библиотеки возбужденные голоса. Кэтрин нахмурилась и с беспокойством посмотрела на Жака. Трудно было разобрать, кто громче кричал: граф или Джереми. И хотя нельзя было понять, о чем идет речь, но по тону можно было догадаться, что оба брата разошлись не на шутку.Девушка поднялась и протянула французу руку. Жак вопреки правилам приличия не поцеловал руку незамужней женщины, а крепко пожал ее.— Я думаю, что мне лучше побыстрее удалиться, мистер Рабиле, — произнесла она, пытаясь освободить свою руку.— Но не раньше, чем вы назовете меня Жаком.— Хорошо, Жак, — торопливо согласилась она. — А сейчас мне надо спешить, пока граф не вернулся из библиотеки и не обрушил свой гнев на нас.— Я дал вам совет восстановить связь с вашими родственниками не только из-за денег, мадемуазель, — откровенно признался Жак. — Вам могут понадобиться защита и поддержка. Обещайте сделать это в случае необходимости.— Что же со мной, по-вашему, может случиться?— Существует тысяча неприятностей, которые подстерегают таких молодых девушек, как вы, мадемуазель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114