Это только лишний раз подтверждало убеждение Джереми, что все лошади его брата ведут родословную от самой преисподней и самое лучшее было бы всех их перестрелять. Конечно, надо признаться, он никогда не любил ездить верхом, а предпочитал спокойную, устойчивую карету. Джереми, как и его брата, дед обучал верховой езде чуть ли не с пеленок. Однако это не избавило его от неприязни к лошадям, особенно к лошадям Фрэдди.Спутник молодого Латтимора, высокий гибкий человек неопределенного возраста, искренне развлекался, наблюдая за попытками Джереми слезть с лошади и неуклюжей помощью старого Таунсенда. Пожилой дворецкий ухватил пляшущего коня за поводья и безуспешно, пытался заставить его стоять спокойно. Конь по кличке Гром, переименованный Джереми в Босвика, поскольку так звали в детстве столь же ненавистного ему мальчишку-задиру, поскольку тряс мордой, скалил зубы и резко отскакивал вбок всякий раз, как только седок вынимал ногу из стремени.— О Боже, старик! — закричал Джереми, доведенный до отчаяния строптивостью коня и собственной неловкостью. Особенно его раздражал насмешливый взгляд секретаря брата, сидевшего в седле с уверенностью прирожденного наездника. — Неужели у вас тут нет конюхов, в конце концов?!Таунсенд выпрямился с видом оскорбленного достоинства.— У нас ограниченное количество слуг, сэр. Я полагаю, что все конюхи в данный момент заняты.Он отпустил поводья, медленно поднялся по ступенькам и скрылся за двойной дверью, не оглянувшись.В конце концов Жак ловко спрыгнул на землю, успокоил Босвика и держал его за уздечку, пока наконец Джереми не слез с коня. Джентльмены пристально посмотрели друг на друга.— О Боже, я начинаю думать, что он там давно умер! — воскликнул Джереми и оглянулся на закрытую дверь.Жак только пожал плечами, передавая поводья обоих коней конюху, который неожиданно появился из конюшни.— Прошу прощения, сэр, — сказал тот, снял с головы кепку и, слегка поклонившись, принял поводья у Жака.При взгляде на Босвика, которому явно больше подходило имя Гром, с перепачканных белым губ конюха рвался восхищенный вздох. Конюх был весь обрызган белой краской, и казалось, что он только что попал под сильный снегопад.— Граф приказал нам подновить окраску ограды, — объяснил он, заметив обращенные в его сторону удивленные взгляды. — Руки отваливаются от этой работы.Конюх поклонился и повел коней прочь, втихомолку восхищаясь Громом, одним из лучших чистокровных жеребцов графа.Таунсенда в холле не оказалось. Навстречу им попалась лишь Абигейль, которая после строгой нотации экономки уже не кланялась постоянно.Двое вошедших были обычными, слегка уставшими с дороги людьми. Девушка улыбнулась более молодому, но заинтересовал ее тот, что был постарше. Была в его глазах затаенная боль человека, которому пришлось долго жить под грузом непростых обстоятельств. Она подарила ему особую улыбку, надеясь, что ямочки на ее щеках, как обычно в таких случаях, вызовут желание улыбнуться в ответ. Но на этот раз, к ее удивлению, верное средство не подействовало. Мужчина быстро кивнул в ответ и надменно осведомился, где хозяин. В дверь библиотеки, куда их направила горничная, постучался только Жак. Джереми в этот момент уже поднимался по лестнице к комнате, в которой надеялся обрести настоящую постель и очаг, а затем попросить принести теплой воды и так необходимое сейчас виски. Услышав приглашение войти, Жак открыл дверь и направился к графу, поднявшемуся ему навстречу.— Жак! — с искренней радостью приветствовал его хозяин. — Боже, как же я рад видеть тебя, старина!— Твое рвение к работе даже в изгнании не уменьшилось — легким светским тоном произнес гость, взглянув на заваленный бумагами стол, из-за которого поднялся граф.— Порой мне кажется, что я работаю от отчаяния, а не из трудолюбия, дружище. Это единственное, что помогает отвлечься от постоянного плача ребенка, у которого режутся зубы, и от чар появившейся здесь феи, которая заставила меня поверить в чудеса.— Феей, полагаю, ты именуешь мисс Кэтрин?— Моя матушка опять поторопилась все рассказать! — Жак в ответ кивнул, что вызвало у графа печальную улыбку.— Ей надо было самой приехать в деревню, именно так бы сделали другие матери, — сказал он.Жак лишь улыбнулся в ответ.Обоим было отлично известно, что в отношении своих детей Мириам Латтимор придерживалась собственных особых правил. Ее сын, наследный граф Монкриф, глава всего семейства, утроивший их состояние, оставался для нее ребенком. И хотя в последнее время Фрэдди иногда казалось, что мать начала понимать, что он не мальчик в коротких штанишках, а тридцатичетырехлетний мужчина, он понимал, что это ненадолго.— Я знаю, что матушка ничего не делает просто так. Что она затевает? — спросил хозяин, указывая рукой на стул.Гость, улыбнувшись, сел. Наедине с графом Жак Рабиле позволял себе отбросить ту настороженность, которая всегда присутствовала в общении с другими. Он был больше чем секретарем, поверенным практически во все дела своего патрона. Граф ценил его умение хранить секреты и доверял ему больше, чем самому преданному слуге. Жак прежде всего был другом графа, и, пожалуй, самым близким. По крайней мере дружбу их не омрачала зависть к положению графа Монкрифа или его богатству.Эмигрировавший из Франции Рабиле на родине имел титул виконта, равнозначный графскому в Англии. Но титул, поместья в живописных долинах Луары и приносимый ими доход остались в далеком прошлом, вместе с наполеоновскими войнами и революцией, выкосившими французское дворянство. Жак не жалел о потерянном, но ему становилось по-настоящему больно, когда он думал о том, как могла бы сложиться его жизнь при других обстоятельствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114