Она никогда раньше не думала, что растения могут стать предметом научных исследований. Она шла следом за Арчером вдоль рядов с нежными ростками, рядом с которыми были прикреплены таблички с длинными латинскими названиями. Одни растения были не больше ее ногтя, другие сидели в больших глиняных горшках, стоявших под приспособлениями, напоминавшими раструб лейки. Когда она проходила мимо одного из них, внутри него забулькала вода и душем низверглась на растение.
Мэри-Кейт закрыла глаза и подставила лицо под облако водяной пыли. Кожу закололо тысячью иголочек. Она улыбнулась, потом открыла глаза и увидела, что Арчер Сент-Джон смотрит на нее без своей обычной сдержанности. На мгновение маска безразличия упала, и девушке открылось лицо человека.
Во взгляде Сент-Джона не было ничего неделикатного, однако у Мэри-Кейт все равно родилось такое ощущение. Обещание удовольствия, проблеск чего-то загадочного, приятного и совершенно ей неизвестного. То ли от страха, то ли от предвкушения ее тело наполнилось теплом.
И тут же все пропало. Тепло осталось, тревожа, заставляя затаить дыхание, но настоящий человек снова спрятался за безразличием. А может, и вовсе не появлялся?
— Как видите, это не совсем обычная «возня с растениями», миссис Беннетт. Я очень серьезно отношусь к своей работе.
— Можете называть меня Мэри-Кейт. Я ведь обращаюсь к вам Арчер.
— Знаю.
Прозвучало ли в его голосе неодобрение? Какой он все-таки двойственный человек: одной рукой манит, а другой — отстраняет!
— Надеюсь, вы не против принципов равенства. Он поднял бровь:
— Вы часто высказываете то, что думаете, Мэри-Кейт? Заверяю вас, даже если коровы будут не против, вам с трудом удастся найти работу с такими привычками.
Она улыбнулась, услышав, как он произнес ее имя, и провела пальцами по нежным перышкам папоротника, размышляя, хочет ли он услышать правду или просто подходящий в данной ситуации ответ. Без сомнения, второе, но их отношения с самого начала несли на себе отпечаток непонятной искренности. Впрочем, какое это теперь имеет значение!
— Я всегда скрывала свои мысли, Арчер, была такой, какой окружающие хотели меня видеть. И обнаружила, что самое трудное в жизни — сначала понять, кто ты, а потом решить, как вести себя, оставаясь самой собой. Идешь ощупью, словно нашариваешь в темноте туфлю. Никто не подскажет, как быть собой, нигде это не написано. Нет, я не часто говорила другим то, что думала. Я приобрела эту привычку только в последнее время.
Он ничего не сказал в ответ на ее признание. А повел в ту часть оранжереи, где было свободное пространство, предназначенное для опытных работ — прививки одних растений и черенкования других. Вдоль одной стены стоял стеклянный ящик. Девушка обратила на него внимание, и Сент-Джон объяснил, для чего он предназначен:
— Это для больных растений. Для зараженных ростков.
— И что с ними делается?
— В основном они погибают, — сказал он.
— Но вы держите их здесь.
— Потому что они могут выжить.
Мэри-Кейт повернулась и пристальна посмотрела на Сент-Джона, с тем же выражением, с которым он смотрел на свои образцы, — с интересом и надеждой.
— Чем вы еще здесь занимаетесь, Арчер?
— Выращиваю кое-что, — ответил он, и в голосе его прозвучал сарказм. — Растения, которые, как считают, не могут расти в Англии.
Он с трудом стащил перчатки и открыл еще одну дверь. Они оказались во влажном и светлом помещении. К высокому потолку крепились факелы, пятна копоти говорили о частом их использовании. Постоянная влажность поддерживалась системой орошения, как в соседней комнате.
Граф подвел Мэри-Кейт к незнакомому ей дереву с простыми листьями и маленькими белыми цветами, собранными в выпуклые грозди.
— Это Pimentа, dioica — пояснил он, нежно касаясь листьев пальцами. — Когда ягоды созревают, их сушат и используют как пряность.
Он открыл стеклянную банку, которую достал с верхней полки, и окунул в нее палец. Поднес его к самому рту девушки, наблюдая при этом за выражением ее лица. Попробуй это, говорили слова. Попробуй меня, говорило движение.
— Это растение называется гвоздичный перец, — произнес он, осторожно встряхнув пальцем над ее нижней губой. Частички пряности прилипли к губе.
Мэри-Кейт осторожно коснулась языком протянутого пальца, ощущая вкус корицы, гвоздики и чего-то еще. Сент-Джон осторожно провел пальцем вокруг ее рта, как бы распространяя вкус. Кожа стала влажной и слегка онемела.
— Я экспериментирую с лавром, как вы могли почувствовать.
Он открыл еще одну склянку, и оттуда пахнуло корицей.
Мэри-Кейт отступила, радуясь, что он не стал предлагать ей попробовать. Ее сердце билось так сильно, что удивительно, как он не высказался по этому поводу.
Еще в одной банке оказалась тягучая жидкость, похожая на масло. Арчер повел ею перед носом Мэри-Кейт, и она чуть не задохнулась.
— Сильный запах, верно? Камфарное масло. Мне говорили, что врачи советуют своим пациентам вдыхать его.
— Для чего? — Глаза у нее все еще слезились. Он усмехнулся, совсем как мальчишка:
— Возможно, в нем заключена волшебная сила.
— Уж лучше я буду нюхать корицу.
— Или гвоздику?
Она уклонилась от ответа, выйдя из комнаты под предлогом, что хочет полюбоваться хрупкими орхидеями.
— Ацидантера, — тихо проговорил Сент-Джон. — Ее привезли из Африки. Считайте это еще одним моим чудачеством, но я хочу заставить цвести тропическое растение. Признаюсь, во многом я делаю это из тщеславия — я могу выиграть. Но с такой же степенью вероятности могу и проиграть.
— У вас такие разнообразные интересы, весьма необычные для землевладельца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88