Утром будет свет, и мы сможем решить, как отсюда выбраться.
— Да, надеюсь. Но я слишком взвинчена, чтобы сразу заснуть. — Она помолчала секунду, потом добавила: — В это трудно поверить, правда? Я хотела сказать: мы так хорошо проводили время в парке развлечений, а потом — будто жизнь перевернулась, и нас уже хотят убить! Кто бы мог предугадать, что беда случится с нами среди такой красоты?
— Так устроена жизнь. — Он пожал плечами. — Уродство — это обратная сторона красоты, так же как смерть — противоположность жизни. И то и другое может произойти, когда меньше всего ожидаешь.
— Что вы можете знать об уродстве? — прошептала она, словно самой себе.
Драмм резко повернулся, и Александра увидела на его лице выражение удивленной обиды. И растерялась от своих необдуманных слов.
— Я не это хотела сказать, — спохватилась она. — Я только имела в виду, что раз вы джентльмен, то…
Он взял ее за руку.
— Не извиняйтесь. Вы правы. Я видел уродство, но мне надо было его искать. И даже тогда оно не касалось меня лично, как в этот раз. Я видел войну, лишения, страдания и бывал в опасных ситуациях. Но всегда чувствовал себя сторонним наблюдателем, даже когда находился в самой гуще событий и рисковал жизнью. Я дожил до зрелых лет — и знаете что? Только теперь понимаю, что уродство, темная сторона жизни до сих пор не задевали меня так сильно.
— Потому что вы чувствуете ответственность за меня?
Он долгое время смотрел на нее.
— Да, наверное, — сказал Драмм. — Ну что, вы достаточно устали, чтобы заснуть?
Она отрицательно покачала головой. Он не отпускал ее руку. Становилось прохладнее, темнота, казалось, давила на них со всех сторон. Фонарь был единственным источником тепла и надежды, ей не хотелось уходить от света и от Драмма. Она ощутила исходящее от него тепло и невольно вздрогнула. Он обнял ее одной рукой.
— Продрогли? Здесь сыро, как в канаве. Если бы у меня был плащ, я укрыл бы вас. Садитесь ближе.
Они сидели в тишине. Плеск воды успокаивал, но редкий писк и шорохи заставляли Александру придвигаться к нему. Он мысленно благодарил мышей, и прижимал ее к себе еще крепче.
— Драмм, — произнесла она. — Знаете, я не была…
Он повернул к ней голову. Ее лицо было очень серьезным.
— Я не была его приемной дочерью, он никогда не пытался сделать мое присутствие в его доме законным. Я не говорила об этом никому, и вам тоже, потому что мне было стыдно. Только из-за этого, клянусь. Но я не была и его любовницей. Хотя могла бы стать. Вот почему я бежала. Я подумала, что вы должны знать, — сказала она, и ее голос сорвался. Она откашлялась и продолжала более твердо: — Кто знает, что может случиться завтра? Мне было стыдно, и поэтому я не говорила вам раньше, но теперь нет смысла скрывать, когда все… нет смысла, когда подумаешь обо всем. Это еще одна причина, по которой для односельчан я не подхожу в жены. Но я хочу, чтобы вы знали — я никогда не была с ним близка.
Драмм собирался сказать, что это не имеет значения, но это было не так, и он смолчал.
— Он только поцеловал меня — нет, не совсем так, — с упрямой решимостью продолжала она. — Он никогда не прикасался ко мне и никогда не говорил ничего, что заставило бы меня думать, будто я являюсь кем-то большим, чем нянькой для мальчиков и экономкой. Но последние несколько лет я видела, что он следит за мной. Мы никогда не говорили о моем будущем, но однажды, когда местный парень, доставив нам продукты, начал крутиться возле кухни, мистер Гаскойн сказал мне, что я не должна поощрять его по многим причинам. Он заявил, что у него есть что мне предложить, если я по-прежнему буду хорошей девочкой. Я ему поверила, — тихо произнесла она. — Прошло несколько дней после дня, считавшегося датой моего рождения, и я считала, что мне уже восемнадцать лет. Я мыла посуду вечером, когда мальчики легли спать. — Она замолчала, проглотила комок в горле, потом продолжила: — Это была такая мелочь, но Боже мой! Как все переменилось. Я почувствовала его дыхание на своей шее и не могла этому поверить. Он прикоснулся к моей шее губами! Ощущение было ужасным. У меня поползли мурашки по коже, а в животе стало холодно от его холодных губ. Я думала о нем как об отце, вы понимаете? Я повернулась к нему, напуганная. Он рассмеялся. «Пора», — сказал он, заигрывая со мной. Мне стало страшно. «Александра, — сказал он и поклонился, — ты хорошая девочка, работящая. Думаю, уже пора. Ты окажешь мне честь, став моей женой?» Он, наверное, все понял по моему лицу, потому что его улыбка исчезла и он по-деловому произнес: «Я решил, что могу сделать тебя миссис Гаскойн, чтобы у тебя появилось законное право остаться здесь. Ты теперь в таком возрасте, что люди начнут болтать всякие глупости». Я отказалась. Он был оскорблен. Очень разозлился. Пригрозил, что не разрешит мне остаться, если я не соглашусь. Сказал, чтобы я не глупила и не лишала себя единственной возможности стать уважаемой дамой. Он говорил, что все знают — я живу с ним без всякой компаньонки, и легко поверят в самое худшее, если он скажет им, что не является моим опекуном. А когда я спросила, что соседи подумают о нем самом, он ответил: его поздравят с тем, что он сделал из меня порядочную женщину, и все будут избегать меня, если я не соглашусь. Он повторял, что без него у меня не будет ни дома, ни имени. Наконец, он назвал меня… плохим словом. И заявил, что надеется, на следующее утро я стану относиться к его предложению по-другому. Так и получилось, — произнесла она. — К утру я собралась и ушла. Отправилась в Бат, надеясь остановиться у девушки, с которой переписывалась еще со времен пребывания в приюте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102