Чтобы сохранить хотя бы остатки порядочности, Йен глубоко втянул в себя воздух, поднял голову и сказал себе, что в его жизни случались и большие лишения.
– Но, Йен, – запротестовала Фиона, и нижняя губа се негодующе дрогнула. – Мне не раз приходилось бывать в конюшне.
– И все равно со мной вы туда не пойдете! – Йен отъехал от нее, прежде чем она смогла лишить его того немногого, что еще оставалось от его самообладания.
Фиона задумчиво смотрела ему вслед и пыталась решить, обижена она или сердита. Смаргивая слезы, она вскинула голову и сказала себе, что нежелание Йена находиться в ее обществе ничего не меняет. Когда он излагал ей причины, по которым просил ее стать его женой, в этом списке не было ни страсти, ни жажды эмоциональной близости.
Несмотря на легкость, с которой они неделю назад разработали план помощи Шарлотте, между ними не произошло ничего существенного. Его нежелание оставаться наедине с ней говорило само за себя: видимо, Фиона не привлекала его ни в каком качестве – ни интеллектуально, ни физически, ни эмоционально.
Она посмотрела на свои руки. Может быть, Йен считает, что от нее можно заразиться какой-нибудь ужасной болезнью?
Фиона тут же спустила руки. Какая нелепая мысль!
Тряхнув головой, она направилась к дому и быстро поднялась по ступенькам, перебирая в уме множество линий поведения, в основе каждой из которых лежал ее отказ оставаться неприметной. Если доктор Йен Кэботт думает, что он сможет пройти по жизни, проигнорировав ее, то ему вряд ли это удастся. Если он по-прежнему будет бесчувственным глупцом, она перевернет его дом вверх тормашками… Возможно, он не станет жалеть, если она вернет ему брачный договор неподписанным, но думать о ней ему придется все время, пока будут оставаться следы ее пребывания здесь. Еще одна неделя. Она даст ему еще одну неделю, и если он не образумится…
Йен объехал дом и, остановившись на подъездной дорожке, задумчиво посмотрел на главный вход. Пришло время обеда, он хотел есть, внутри была еда. Но там же находились хаос и постоянное искушение – последствия того, что он позволил леди Фионе Тернбридж делать с его домом все, что она пожелает.
Прошло пять дней после того недоразумения, когда Фиона предложила проводить его до конюшни, а он отказался. Всего пять дней потребовалось ей для того, чтобы изменить все в доме. Теперь в стенах зияли отверстия, на окнах едва ли осталась хоть одна занавеска. Йен никогда не знал, где найдет переставленную мебель, и найдет ли ее вообще: копошились рабочие, в каждом углу громоздились инструменты, все было покрыто пылью.
И посреди всего этого Фиона, смеющаяся и трудолюбивая, бросалась из одной комнаты в другую, всегда радостно взволнованная и горящая желанием показать ему произведенные изменения, желающая знать его мнение, не понимающая, какую боль причиняет ему всем этим.
Пора было что-то делать – или съехать из дома, или сдаться, перестать скрывать свое восхищение за сдержанностью и правилами приличия. Уступить своим желаниям и перестать строить из себя благопристойного мужчину, достойного такой замечательной женщины, – чего же проще!
Но что, если она с ужасом и отвращением убежит прочь от него?
Уговаривая себя, что еще один день он сможет выдержать, Йен поднялся по ступенькам. Он улыбнулся, когда, стоило ему подойти, дверь непостижимым образом распахнулась и из нее появился Роуан – последний незыблемый оплот в его жизни.
– Добрый день, ваша светлость!
– Роуан, – приветливо произнес Йен, – как здесь обстоят дела?
Дворецкий начал что-то отвечать, и тут же Джек, терьер его воспитанницы, на полной скорости ринулся к нему. Брюки Йена избежали участи быть порванными лишь благодаря удивительно своевременному появлению миссис Питтман, которая, наклонившись, подхватила маленького изверга на руки.
Йен сердито нахмурил брови.
– Вы появились как раз вовремя, миссис Питтман! – Он снял пальто и, передавая его Роуану, спросил: – Леди Фиона еще здесь?
– Она в гостиной, ваша светлость, – ответила миссис Питтман, а Джек на ее руках уставился на Йена глазками-бусинками и зарычал. – Как всегда, вся в работе.
Йен кивнул и обошел домоправительницу, стараясь держаться подальше от Джека. Ему необходимо было поговорить с Фионой о злобной маленькой собачонке, которую она приобрела для Шарлотты. Трудно было поверить, что такое злое и раздражительное животное выбрано столь нежным и мягким существом. Фиона – совершеннейший ангел; Джек – Чингиз-хан на четырех пружинистых ножках, покрытый клочковатым мехом.
В недобрые минуты Йен представлял себе, как Джек, посаженный в ящик, отправляется путешествовать в почтовой карете. Единственным обстоятельством, удержавшим его от того, чтобы оплатить путешествие пса на самый край земли, было то, что ни Шарлотта, ни Фиона не вынесли бы этой потери. Однако он решил, что все же попробует высказать некое справедливое соображение, – может, Джеку лучше все же гонять белок и другую мелкую живность вокруг загородного дома, вместо того чтобы бродить по коридорам, поджидая, когда представится возможность вцепиться в чьи-то брюки и порвать их.
Однако, пройдя через открытые двери в гостиную, Йен сразу же забыл о собаке и начал осматриваться, оценивая происшедшие изменения. Несомненно, ни один английский генерал никогда не проводил военной кампании с такой решительностью, с которой леди Фиона меняла облик его дома. Она велела снять занавеси со всех окон, и комнаты, прежде темные и мрачные, теперь купались в теплом солнечном свете. Затем она переставила мебель в каждой комнате, так что кресла и столики теперь располагались маленькими уютными группами, создавая удобные места для бесед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68