Он не испытывал подобного стыда с того жуткого момента три года назад, когда он понял, что его дивная Элизабет предала его и он попал прямо в устроенную ею ловушку — и потерял Харона, и свой слух, и последнюю надежду на то, что его кто-то искренне любит.
Он поднял голову. Странно, но С.Т. почувствовал себя лучше, вспомнив об Элизабет — о той грязной маленькой предательнице, какой она оказалась. То, что его поймала и связала кучка святош и баб, вызывало стыд, но этому чувству было далеко до полной опустошенности.
Будь прокляты все бабы. Из-за них мозги превращаются в кашу.
Он осторожно шагал по ступенькам. Завязанные глаза вернули его былое головокружение, а множество рук, сжимавших его предплечья, вызывали в нем отвращение. Потом он оказался на ровной земле, окруженный телами, которые тесно сомкнулись, увлекая его с собой в ледяной ночной воздух. Он ощущал запах факельного дыма и нарастающий гул толпы, которая следовала за ним и его стражниками по улице.
Опять ступени, на этот раз ведущие вверх. Они оказались перед воротами Сильверинга — иначе быть не могло. Его тело было напряжено от желания броситься в сторону, вырвавшись из рук стражников, убежать от толпы, но со связанными руками он не мог бы освободиться даже от закрывавшей его глаза повязки.
Они повели его дальше в сторону. Загрохотали тяжелые чугунные ворота Сильверинга. Он почувствовал на своих руках множество чужих пальцев, притянувших его локти назад. Ледяной металл коснулся его связанных запястий.
Кандалы.
Он застыл, потом рванулся прочь. Он бурно сопротивлялся, как и в первый раз, — только теперь сопротивление оказалось еще короче: он был связан, и множество рук сжимало его, подталкивало, тянуло к воротам, пока он не упал на колени.
Никто грубо не кричал и не бил его. Добрый гул голосов увещевал: ему советовали сохранять спокойствие — мягкие, успокаивающие призывы. Он будет счастлив, говорили они. Он узнает истинный путь. Будьте хорошим, спокойным, будьте безмятежным. Таково желание господина Джейми.
С.Т. слышал подле себя голос Голубки, умолявшей его не сопротивляться, не позорить себя и ее. Он стоял на коленях, тяжело дыша, ощущая под собой твердую мостовую… Они надели на него кандалы, приковали его к воротам, и, когда он попытался встать, оковы впились к него.
С.Т. подумал: может, они будут повторять ему, как он счастлив, и забрасывать при этом его камнями — или что-нибудь еще придумает господин Джейми. Сердце его сильно колотилось, но он был не очень напуган. Все казалось ненастоящим.
Но вот с его глаз сняли повязку — С.Т. затряс головой, щурясь от ослепившего его пламени факелов, которые плясали рядом с ним. Далее он различал только тьму, но гомон толпы был хорошо слышен. Но звуки были более мягкими и спокойными, чем тот возбужденный шум, который издают люди, собравшиеся поглазеть на какое-нибудь зрелище.
В холодном воздухе его дыхание вырывалось густым облачком. Сквозь этот туман и чад факелов С.Т. видел мелькание теней, колышущиеся вокруг белые лица — то приближающиеся, то растворяющиеся в темноте. Сколько могло тут быть людей? Сто, самое большее двести — даже если сюда сошлись все обитатели городка. Чилтон утверждал, что у него тысяча последователей, но в Небесном Прибежище С.Т. их не видел.
Они начали петь церковный гимн, которого он не знал: женские голоса нежно звенели в ночи. Как он мог попасть в такое положение — скованный, на коленях перед этой толпой школьниц? Это было унизительно. Они не собираются закидывать его камнями — они даже не кажутся грозными.
Из темноты за факелами возник Чилтон и медленно поднялся по ступенькам, распевая вместе со своей паствой. Когда затихли последние слова, он поднял обеими руками простой фарфоровый кувшинчик для сливок и снова начал молиться, взывая к Господу, чтобы тот сообщил свою волю господину Джейми и его овцам.
С.Т. подергал стянутыми за спиной руками. Молитвы тут не прекращались с утра до ночи. Неудивительно, что все они были не в себе.
Голубка стояла на коленях несколькими ступеньками ниже него, закрыв глаза и, видимо, молясь из всей силы. Голос Чилтона начал дрожать и прерываться от полноты чувств в его очередном разговоре с Господом. Толпа шуршала, захваченная его волнением, хотя С.Т. не мог разобрать путаных фраз Чилтона, если не считать восклицаний вроде: «Да, да! Понимаю, понимаю. Счастье и мир твоим последователям. Тем, кто поистине любит тебя», — и тому подобной глубокомысленной чуши.
Снова повторялась нудно-жужжащая церковная служба. С.Т. дрожал на ледяном воздухе. Внезапно Чилтон поднял кувшинчик высоко над головой, потом опрокинул и вылил на ступеньку из известняка несколько капель жидкости. Она тихо зашипела и забулькала.
— Нежная Гармония, — сказала он, — любишь ли ты своего господина?
Одна из девушек, стоявших у ступенек, поспешно вышла вперед.
— О, да! — воскликнула она.
— Вот и возьми эту чашу. Если ты истинно любишь своего господина, ты отопьешь из нее. Тот, кто не верит, почувствует на своем языке адское пламя. Но если ты истинно верующая, глоток из чаши доставит тебе удовольствие.
Он протянул ей кувшинчик, который пышно именовал чашей. Девушка по имени Нежная Гармония приняла его дрожащими руками. Звук, похожий на вздох, донесся из толпы. На глазах С.Т., наблюдавшего за происходящим в бессильном ужасе, она, не колеблясь, поднесла его к губам.
Когда сосуд прикоснулся к ее рту, Чилтон выкрикнул:
— Авраам! Авраам! — шепот толпы превратился в вопль. — Я — ангел Господень! — кричал Чилтон, и голосего разносился в ночи. — Опусти чашу, дитя. Не пей. Ты удостоверила свою веру, как был испытан Авраам и утвердился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131