берег, на который набегали серые волны, маленький пыльный городок, спускающийся по косогору к морской гавани, палящий зной южного солнца…— Это было на рассвете, — произнес он, запинаясь. — Я не спал, потому что стояла страшная духота. Звук первого залпа был похож на пистолетный выстрел. — Шеридан помолчал. — Именно так я и подумал: это пистолетный выстрел.Он нервно передернул плечами.— Но это выстрелил не пистолет. И вскоре, услышав характерный всплеск воды, я понял, что в море упал снаряд. Я сразу же выбежал на палубу, натягивая на ходу брюки и сапоги. Кругом царила неразбериха. Матросы освобождали палубы и выкатывали на них пушки. Наверное, я сам отдал такой приказ, не помню. Да, конечно, так оно и было… Внезапно вахтенный офицер окликнул меня и показал рукой на берег, но я и без него знал, что оттуда ведется прицельный огонь. Неужели он подумал, что я ослеп и оглох? Я хотел, чтобы он перекатил несколько пушек к противоположному борту в качестве балласта, сделав таким образом более удобным угол обстрела, но он не слушал меня, а все махал рукой в сторону берега. И тогда наконец я взял подзорную трубу и посмотрел в том направлении…Взор Шеридана снова затуманился, а на горле нервно заходил кадык.— И я увидел, что сделал бей. Ночью работорговцы согнали своих рабов на берег и посадили их под орудиями батареи. Как цепных собак. Их было несколько сотен… женщины… дети… Все закованы в цепи и посажены вдоль всего берега. О Господи! Некоторые из них пытались освободиться от своих кандалов, другие окапывались, рыли каменистую землю голыми руками, третьи тихо сидели, опустив голову на колени. А жерла пушек располагались всего лишь в ярде над их головами. Я не мог открыть огонь по батарее!Шеридан продолжал вглядываться куда-то вдаль невидящим взором.— Я тоже был рабом и привык причислять себя к ним. — Шеридана била нервная дрожь. — Я привык носить на груди вот этот проклятый полумесяц… этот дрянной полумесяц… — Шеридан сцепил руки, пытаясь остановить дрожь. — Милостивый Боже, как я привык быть одним из них!Шеридан ощущал, как рушится его внутренний мир, как зыбка граница между прошлым и настоящим, как он постепенно наяву погружается в свой ночной кошмар.— Нам надо было уходить, выбираться из-под огня, — простонал он. — Я не мог стрелять по берегу, не мог! — Он судорожно вздохнул. — Я просто не мог. А противник тем временем обеспечил себе преимущество, нацелив на нас все свои пушки. Пока мы стояли на якоре, снаряд сбил нашу фок-мачту, при этом погибла половина моих матросов, поднимавших паруса. Боцман тут же приказал оставшимся в живых занять их места, и нам удалось развернуть паруса. Но был полный штиль! Ни ветерка! Мы не могли тронуться с места. А в это время по нашему судну палили из всех пушек береговой батареи!Шеридан зажал руками уши, чувствуя качку палубы под ногами и слыша грохот рвущихся снарядов. Усилием воли он постарался удержаться в реальности, боясь снова погрузиться в свои видения. На этот раз ему удалось сохранить ясную голову и остаться в настоящем. Он должен был это сделать. Но все равно перед его мысленным взором вставали картины прошлого: он видел, как гибли его люди, слышал собственные крики и проклятия, он считал вслух своих оставшихся в живых моряков, суетящихся среди обломков рухнувших корабельных снастей… Один, два, шесть, девять… Он считал их, как ребенок считает, собирая свои раскатившиеся стеклянные шарики.Его оцепенение внезапно сменилось возбуждением.— Проклятые трусы! — воскликнул он, и его голос сорвался. — Я бы убил их всех! — Шеридан вытер лицо рукой. — После этого мне уже было все безразлично. Меня не волновала уже ни участь рабов, ни судьба судна, я хотел только одного — разнести эту чертову батарею в пух и прах. И мы выполнили эту задачу, развернули корабль в боевую позицию и открыли огонь. Мы — это те, кто остался в живых к тому времени. Из-за густого дыма, заволокшего горизонт, я ничего не мог разглядеть. Среди нас не было наводчика, и мы не целились, мы просто палили и палили из всех пушек. У каждого орудия стояло по три человека, а я подносил порох до тех пор, пока у нас не кончились снаряды.Шеридан замолчал. Из его глаз текли слезы, капая на руки, которыми он зажимал себе рот, чтобы не разрыдаться в голос.— Две сотни убитых, — произнес он с трудом надтреснутым голосом. — Это были мои люди. Но мы разнесли все пушки береговой батареи. Что же касается рабов… О Боже! — Шеридан закрыл глаза. — Немногие из них остались в живых. Вероятно, человек десять. Я не знаю, тогда это меня не интересовало. Когда мы высадились на берег, я начал разыскивать алжирских артиллеристов, но никого из них так и не нашел. У орудий не было ни одного трупа, все военные разбежались, как только мы сделали первый ответный залп, а жители города спрятали их. — Его лицо окаменело, на скулах заходили желваки. — Но мы все же разыскали своих врагов. — Он судорожно вздохнул. — Я бы не покинул берег, не разыскав их.Шеридан уронил голову на руки и начал горестно раскачиваться на месте из стороны в сторону. Он ничего не мог видеть из-за слез, которые неудержимым потоком текли по щекам и капали на руки. Все его тело ныло. Грудь болела. Дыхание давалось ему с большим трудом из-за комка, стоявшего в горле.Но он заставил себя встать на ноги. Олимпия сидела, все так же сгорбившись и застыв на месте, ее голова поникла, она не смотрела на него. Шеридан опустился перед ней на колени и взял ее лицо в ладони.Олимпия подняла на него сухие глаза.— Принцесса. — В его голосе слышалась мольба. — Ты понимаешь меня? Я не знаю, почему мир так устроен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160