Олимпия погрузилась в глубокую задумчивость. Мустафа стал на колени у изножья ее койки, поглядывая на девушку темными проницательными глазами.— Этот знак был на Шеридане, когда мы нашли его на острове, — сказала Олимпия.Мустафа опустил голову, так что девушка видела только яркую феску, прикрывавшую его макушку.— Но, Эмирийити, ты же понимаешь, что я ничего не придумал…Олимпия хмуро смотрела на маленького египтянина.— Я не лгал тебе, когда говорил, что Шеридан-паша взял тескери хилаал вместе с твоими драгоценностями. Уже тогда могла прийти тебе в голову мысль, что он планировал свой побег и, украв твои сокровища, купил билет на транспортное судно. Впрочем, я не буду вдаваться во все эти подробности, иначе ты опять решишь, что я сочиняю небылицы.Олимпия прижала руку к губам.— Никаких небылиц, никаких фантазий, о высокочтимая моя принцесса! — продолжал Мустафа. — Я не стану рассказывать тебе о том, что он спрятал твои драгоценности на острове после того, как вместе с уголовниками пережил кораблекрушение, а затем сообщил об этом мне, причем в присутствии всех остальных, пользуясь моим родным языком и жестами. Он объяснил мне точное местонахождение сокровищ.— Точное местонахождение? — с сомнением переспросила Олимпия.— Правда, мой паша показал себя при этом мудрым, отважным и ловким? Он притворился, что спорит со мной из-за твоего жемчуга, а сам давал мне необходимые распоряжения в присутствии своих врагов. Впрочем, что я такое говорю? Я же обещал тебе не лгать!Мустафа прижался лбом к краю постели и схватил Олимпию за лодыжки. Она тут же спрятала ноги под одеяло и с укоризной взглянула на слугу.— Прошу тебя, Мустафа, — сказала она. — Не делай этого. Мустафа снова сел прямо, виновато поглядывая на Олимпию.— Прости меня, моя принцесса. Я недостоин дотронуться даже до бахромы на твоем одеянии. Поэтому я не буду пытаться возвысить свою ничтожную персону ложью о том, что это я достал твои драгоценности из тайника после того, как ты и мой паша покинули «Федру».Олимпия вся сжалась, не сводя глаз с Мустафы.— Я недостойный пес и сын пса. Но я больше не буду тебе лгать. Я буду лгать тебе о том, что, когда эти одержимые шайтаном каторжники высадились на остров, намереваясь начать поиск твоих драгоценностей, они принялись убивать друг друга и приказали мне хоронить мертвых. — Мустафа снова низко поклонился Олимпии. — Знай же, Эмирийити, что я слишком глуп и подл и потому допускаю страшную ошибку, уверяя тебя в том, что воспользовался удобным случаем и, когда за мной никто не следил, потихоньку достал сокровища из тайника.Олимпия почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она закусила губу, стараясь не выдать обуревавших ее чувств.— Но все, я обещал тебе не лгать. И потому поверь, что я не прятал драгоценности на борту «Федры», пока судно не стало на якорь в Буэнос-Айресе, а мой Шеридан — паша никогда не был любовником твоей миссис Джулии Плам. Он даже и не думал иметь с ней свидание в тот день, когда ты впервые явилась к нему с просьбой о помощи. И мой господин не делал тебе предложения выйти за него замуж только потому, что эта Джулия заставила его, пригрозив лишить денег отца. Я даже не заикнусь тебе обо всем этом, потому что ты все равно не поверишь мне. Ведь все это ложь, Эмирийити, сплошная ложь, а я не хочу лгать.И Мустафа, сев по-турецки, начал раскачивайся в полузабытьи.Олимпия, чувствуя подступивший к горлу комок, зажмурилась и откинулась на подушку, закрыв лицо руками. Все ложь, все сплошная ложь. Олимпия не имела никакого права гневаться на Шеридана. Единственное, что она могла позволить себе, это назвать себя наивной дурой и, сжав зубы, зарыться лицом в подушку и так пролежать всю ночь, ругая себя последними словами.Но сначала именно гнев захлестнул ее. Она снова возненавидела Шеридана с неистовой силой за то, что он предал, ограбил, лишил ее всех иллюзий и бросил. Как он мог? Как он только мог! Да, теперь Олимпия по-настоящему ненавидела его!Гневаться и ненавидеть было легче, чем ощущать страшную боль в сердце.Олимпия лежала всю ночь, не смыкая глаз и слушая, как тоненько, на высоких нотах посапывает Мустафа.Шеридан как-то сказал, что все эти последние месяцы спал и видел сны. И он был совершенно прав. Олимпия считала, что простила его за то, что он бросил ее, но, оказывается, ей удалось лишь на время забыть об этом. Реальный мир отступил, а затем неожиданно вернулся, и Олимпия вновь обнаружила, что ей не хватает смелости смотреть правде в глаза, что она страшная трусиха. Иначе как объяснить ту готовность, с которой она проглотила сочиненную на ходу небылицу, оправдывающую Шеридана в ее глазах? С какой радостью она ухватилась за мысль о том, что он невиновен, хотя факты с очевидностью свидетельствовали об обратном.И уж конечно, сам Шеридан не стал разубеждать ее. Он ведь знал, какая она, в сущности, наивная дура, и воспользовался ее легковерностью и глупостью. Что же касается его сердечного отношения к ней на острове, то оно вполне объяснялось эгоизмом Шеридана. Олимпия была ему тогда жизненно необходима, она помогала выжить. Она владела навыками охоты на гусей, собирала съедобных моллюсков и составляла ему компанию в качестве собеседницы и любовницы. Она была ему более полезна тогда как друг, нежели как враг.Точно так же, как теперь она была более полезна ему в качестве мнимой сестры, нежели в качестве жены.Как все просто! Этот мужчина был истинным реалистом. Реалистом и негодяем. А еще лгуном и притворщиком. Рыцарь в ветхих одеждах с заснувшим пингвиненком у ног.Джулия… Джулия… Джулия… Он был любовником Джулии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160