Смех и слезы, что он повержен девушкой. Но он никогда еще не встречал женщину, которая не боялась его. Он хотел ее. Хотел этого... и безумно страдал.
Элейн медленно встала. Он прижался к каменной стене, ухватившись за шнур.
Она чуть заметно улыбнулась, как будто угадала его мысли. Он пытался вообразить ее своей добычей, обрести прежнюю власть, но она забрала ее вместе с кинжалами, а вернулась с его ремнем, чтобы его бичевать. Вся его защита была уничтожена, отобрана, словно клочок жалкой одежды, прежде чем он понял опасность. Ему хотелось, чтобы она подняла шнур. Тогда бы он склонился, как грешник у позорного столба, смог бы вынести пытку от ее руки. Но он слишком поздно осознал, что она собирается делать.
Подойдя к нему, Элейн провела ладонью по его груди вниз, где одежда сжимала и терла восставшее копье, распустила нежными пальцами шнуровку.
Никакой сон, никакой дьявол или ангел не смог бы возбудить его страсть больше, чем она.
Она собиралась его использовать. Так она сказала. В этой игре в королеву она призналась, что любит его, и он почувствовал себя беззащитным перед нею. Она посмотрела на него с таким странным выражением невинности, что ему захотелось тут же бросить ее на пол и овладеть ею. Наклонившись, она целовала его грудь, кусала и тянула соски, а он, стиснув зубы, выносил это и почти умирал от наслаждения. Казалось, ни одна шлюха в христианском мире не знала того, что знала она. Потом она вдруг отпустила его.
Тяжело дыша, он смотрел на ее босые ноги и бедра. Он не смел поднять глаза. Темный треугольник у нее между ног походил на чудесный тайник, он готов был отдать жизнь, чтобы войти в него, перерезать горло самому папе, чтобы только увидеть его. Он издал тихий стон и, откинув голову, закрыл глаза.
Что-то глухо стукнуло об пол возле его ног, и, снова открыв глаза, он увидел, что она стоит на скамейке перед ним. Без единого слова она впилась ему в рот, нащупала мужское естество, изящным женственным движением приподняла бедра и направила твердую плоть в горячую влажную глубину. Затем она прервала поцелуй, уперлась руками в стену около его головы и начала двигаться. Медленно, потом все быстрее, глубже, доставляя себе удовольствие. Он был в полной ее власти, чувствовал, как изливает в нее семя, и наклонил голову, пытаясь дотянуться губами до ее груди. Она использовала его до тех пор, пока не вздрогнула и не закричала.
Он бессильно обвис на шнуре, вжимаясь в нее. Полнейшее наслаждение, которое почти убило его. Без всякой надежды, что он когда-либо сможет испытать это снова. Он повернул голову, поцеловал ей ухо, щеку, ища губы.
Но она быстро отступила и так внезапно освободила шнур, что это причинило ему острую боль. Он положил руки на голову, единственное движение, которое он мог сделать, пока не восстановится кровообращение. Элейн торопливо направилась в дальнюю часть комнаты.
Он медленно опустил руки, нашел конец шнура, связывающего запястья, и одним рывком освободился. Дыша сквозь зубы, он сжимал и разжимал пальцы, а когда к ним вернулась чувствительность, привел в порядок штаны. Но даже после этого все равно ощущал себя голым.
Элейн подошла к нему, держа ремень с уже пристегнутыми кинжалами в ножнах. Только стилет был у нее в руке.
– Осторожно, – хрипло предупредил он.
Склонив голову, она встала на колени, словно паж, и он в изумлении смотрел, как она уверенно надевает ему ремень, а потом застегивает пряжку. Он не мог найти слов, поэтому молча позволил ей вложить стилет в ножны на руке. Она прижалась лбом к его запястью и поцеловала раскрытую ладонь.
Он тоже опустился на колени, обхватил ее лицо, приподнял ей подбородок и, глядя в сине-фиолетовые озера глаз, сказал:
– Ты – моя королева. У меня нет другого повелителя.
Она улыбнулась, как довольный ребенок.
Завоеван. Без всяких армий.
Наступил третий день ожидания. Издали доносился звон колоколов. С тех пор как он привез сюда Элейн, они звонили ежедневно, призывая к заутрене и вечерне. Он видел, как она прислушивается, будто впервые слышала звон.
– Мы должны исповедаться, – прошептала она.
Конечно. То, что они делали вместе, наверно, смертный грех. Любой священник признал бы их деяния несоответствующими природе: мужчина подчинился женщине, принял от нее в стыде и боли плотское наслаждение. Он не раскаивался, однако не хотел подвергать опасности ее.
– Я спрошу Джироламо, нельзя ли сделать это тайно, – сказал он, ведя пальцем по ее щеке. – Думаю, это возможно.
– И ты, – быстро сказала она.
– Я не могу, любимая.
– Тайно...
– Я не могу.
Он увидел, что она вспомнила, поняла. Он не имел права и не хотел принимать никаких причастий. Он только чувствовал печаль, что приходят к концу эти короткие дни его служения ей в любом се безжалостном или греховном удовольствии. Очистившись от греха или раскаявшись, она вряд ли будет так им распоряжаться. Вот и хорошо. У него больше нет защиты от нее, а мир снаружи не прощает ни малейшей слабости.
Она задумалась, обняв его за талию. Он мог ждать чего угодно, только не знал, чего именно.
– Ты сам назначишь мне наказание, – прошептала она, уткнувшись ему в плечо. – Твое наказание для меня как благодать.
Она прильнула к нему всем телом, и он хотел спрятать лицо от стыда за то, что жаждал сделать.
– Так бывает со всеми мужчинами? – застенчиво спросила она.
– Нет. Ты знаешь, что нет.
– Только с тобой?
– О Господи. Конечно, нет. Все ангелы, наверно, презирают меня, заставляя получать удовольствие от боли.
Элейн приподнялась, одной рукой опершись ему на грудь. Даже поза ее, чуть властная, и легкое прикосновение заставили его возбудиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113