Это все, что ему нужно: играть ее восхитительным соском, владеть покорным телом, вторгаться в тесное лоно, ощущать вкус ее губ и языка.
Джереми не хотел двигаться. Не мог. Боялся, что снова исторгнет в нее семя, а для этого слишком рано. Он желал владеть ею бесконечно долго.
«Не шевелись. Пусть пошевелится она. Пусть бьется, изгибается, дергается в попытке освободиться. Она никогда не избавится от него».
Зато кое-что явно ускользало от него. Чем больше он пытался усмирить ее, тем больше она извивалась, издавая тихие гортанные стоны, тем сильнее возбуждалась. Мужчине просто нельзя испытывать подобное исступление, словно каждая частичка его тела взорвется, если он даст себе волю. А Джереми отчаянно хотел дать себе волю. Его пенис вздыбился и взбунтовался. Он врезался в нее короткими резкими рывками, потому что еще одно усилие — и он изольется. А Джереми хотел продлить ошеломляющий экстаз.
Сквозь гардины проникал свет, за дверью послышалась суета горничных. Ад и смерть! Утро.
А он по-прежнему погружен в ее тело, раскаленный, жаждущий, готовый к новому поединку. Спали ли они? Наверное. Она всю ночь провела в полудреме. И сейчас свернулась в его объятиях соблазнительным клубочком, отдавшись на волю своего хозяина, позволяя делать с собой все, что он захочет. А он хотел. Пусть привыкает к его члену, что бы ни творилось за дверями. Хоть соберись там все слуги. Полный штат. Ничего не поделаешь. Свыкнется.
Он притянул ее спиной к себе, вставил три пальца между ее ног, а другой рукой схватил за грудь. Она была все еще липкая от его семени, все еще жаркая, все еще полна готовности. Схватившись за его запястье, Реджина ввела пальцы Джереми еще глубже. Он подбирался ближе, ближе, ближе к чему-то, какой-то точке наслаждения, угнездившейся в ней. Ее тело напряглось.
И тут в дверь постучали, и она затаилась, стараясь подавить бесстыдную жажду ласк.
— Доброе утро, дорогая! — окликнул Реджинальд. — Не хочешь позавтракать вместе со своим папочкой?
— Скажи, что устала и хочешь еще поспать, — прошипел Джереми.
Язык ее не слушался. Как может она говорить, когда его пальцы вытворяют такое?!
— Я… мне нездоровится, — прерывающимся голосом отозвалась она. — Я хочу немного отдохнуть.
— Как пожелаешь, дорогая, поговорим позже.
— Я еще здесь, — напомнил Джереми.
— Я чувствую себя преступницей.
— Ты моя любовница, — резко бросил он. — После этой ночи ничто… — он вонзил жесткие пальцы в ее лоно, — ничто не помешает этому!
Реджина тяжело задышала. Он трогал и трогал ее, шевеля рукой где-то глубоко в ней, она надавливала на его пальцы в поисках того неуловимо-изменчивого, что никак не давалось ей. Чего? Она не знала сама, безоглядно отдаваясь наплывам ощущений, пронизывавших ее от кончика соска, до бугорка наслаждения между бедрами.
Вот она, почти на поверхности, эта тайная точка, ожидающая ласки. Она чувствует приближение этого момента, все ее существо тянется к нему, стремится, рвется… вот, вот, вот оно! Ее тело застыло, сжалось и рассыпалось в конвульсиях неописуемого, нескончаемого экстаза. О, только бы это не прекратилось! Как ей жить, если это оборвется? А ведь Джереми придется уйти, иначе разразится скандал.
«Не думай об этом. Думай о том, как он желает тебя, горит в лихорадке сладострастия. Только об этом, если хочешь удержать его в своей постели».
Где-то пробили часы, и она вынудила себя приподнять голову. Утро было изумительным, Джереми лежал рядом голый, спящий, и, о чудо, одна упрямая часть его тела по-прежнему бодрствовала.
Реджина коснулась своевольной плоти, провела рукой по длинному восставшему жезлу, зарылась пальцами в поросль густых волос у основания.
Скоро, очень скоро ему придется покинуть ее. И что потом? Она не ожидала таких сложностей, когда соглашалась… нет, притворялась, что соглашается быть его содержанкой. Не ожидала того, что последует за этим: грубости, жестокости… изматывающего наслаждения, на которое оказалась способна. Неудивительно, что подобное слияние считалось запретным, тайным, аморальным. В чем-то — поразительно могущественным, в чем-то — болезненным и ранящим. Питай она хоть какие-то чувства к Джереми, наверняка была бы вне себя от горя, когда он уйдет.
Хорошо, что она по-прежнему распоряжается своими чувствами и может играть в наслаждение всякий раз, когда вздумается ему. Если только она не устанет от него. Заманчивая мысль, но ей, кажется, никогда не надоест быть объектом его желания.
«Все вышло как нельзя лучше», — размышляла она, легонько дергая Джереми за волосы. Он выполнил поручение отца, а она, в свою очередь, великолепно отомстила, став его любовницей.
Но игра еще не кончена. Она по-прежнему может притворяться, что одержима Ролтоном. Это заставит Джереми ревновать, пока она наслаждается тем, что он так щедро дает.
Мужчина не колебался бы. И она тоже не станет, особенно теперь, когда узнала, на какие ухищрения идут светские женщины. Награда за капитуляцию — несказанное наслаждение, познания, которым позавидует любая женщина, и могущество чувственности, которому покорится любой мужчина.
Что-то горячее сомкнулось вокруг него, что-то влажное, тянущее за самый кончик его набухшего члена. То, от чего становилось так хорошо, что он не собирался открывать глаза, чтобы не спугнуть удовольствие. Она сосала его, издавая возбуждающие эротические звуки… Значит, ей нравилось то, что она делала. И ему тоже, особенно прикосновения ее неопытных рук, блуждающих по его пенису, трогающих яички…
Дьявол! Этот язык способен зажечь даже петарду. Никто еще не лизал и не сосал его так старательно, с таким энтузиазмом, никто, даже незабвенная Маргерит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31