При бледном сумраке начинающегося утра туман росы курился над озером, сгущаясь в совершенно непроглядную мглу: из этой мглы выделилась массивная фигура, покрытая жреческим мешком с дубовыми листьями на голове; могучая рука подняла наотмашь каменную секиру; громовой голос раздался, исходя из-под дерюги наподобие рева трубы-букцины, наполняя ужасом юное сердце Эгерия.
Сильно ушибленный при падении с кручи, Нессо долго лежал на прибрежной почве в глубоком обмороке, но потом сознание возвратилось к нему; он приподнялся, сел на песке и дико, удивленно озирался кругом, недоумевая, жив ли он и каким образом не попал в пучину.
Когда память вступила в свои права и повторила перед ним все случившееся, Нессо отдался бешеной ярости, затрясся всем телом, мгновенно забыл о тяжких ушибах, вскочил, поднял упавшую с ним вместе секиру и, грозя ею, разразился потоком ругательств на Амулия, Мунация и некоторых других старшин, подбивших молодежь совершить беззаконие.
– Нет, я еще не погиб, не умер! – закричал он вне себя, – я жить хочу, жить для мести!..
Карабкаясь по круче с ловкостью дикой кошки, Нессо полез наверх и предстал устрашенным взорам Эгерия, крича громовым голосом:
– Я жив. Ты не жрец богини Цинтии, пока не разрубишь моего черепа. Поставленный в жрецы по приказу беззаконника, нечестивец, борись со мною за право служить алтарю, который принадлежит мне до последнего дыхания жизни!..
Эгерий упал пред яростным фанатиком на колена; срывая с себя жреческий мешок, но не в силах отделаться от этой непривычной ему дерюги, путаясь в ней руками и ногами, передвинув глазные отверстия и оттого ничего не видя пред собою.

ГЛАВА XXII
Царь племени рамнов

Молодая луна, безучастно глядевшаяся в зеркало гладкой озерной поверхности, слабо светила на путь Нумитора, рассекавшего эту гладь плохим, торопливо сделанным веслом, когда он переплывал пучину, сидя верхом на толстом бревне срубленного им дерева, неловко толкая вперед это импровизированное судно дикаря, оттого что неустрашимый царь был больше пастух, нежели рыболов, хоть и жил на берегах Альбунея, – плавать по воде, и в особенности устраивать способы передвижения по ней, – различные плоты, челноки и весла, – он не умел.
Дикари Лациума имели уже тогда быков и ослов для своих переездов, но о коне только знали понаслышке, перевозя на животных лишь тяжелую кладь, а сами предпочитали ходить пешком, привычные к этому от своего замкнутого образа жизни в одном и том же небольшом районе местностей, где не имелось очень далеких пунктов.
Дикая лошадь, обитавшая тогда во множестве по другим странам Европы, в Италии не водилась, потому что не любит, гор; не было для нее там роскошных пастбищ в песчаных, каменистых прибрежных долинах, удовлетворяющих своею скудною травою лишь козлов и баранов, а прирученною ее туда еще не ввели.
Латины перевозили тяжести на ослах и волах по ровным местам, а на горы ездить им было незачем, – поселков там еще не устроено, – туда карабкались только пастухи с козами да смелые охотники.
Дальше в горах жили дикари иных племен, между прочим и марсы, к которым шел Нумитор, свернув в небольшой крюк, к Неморенскому озеру, чтобы сообщить Нессо о некоторых, интересных для него подробностях погребения его друга, царя Проки, решив, однако, скрыть от этого фанатика свой смелый поступок разрытия могилы, чего тот, он знал, не одобрит.
Увидев дрожащее на воде, отраженное красными змеистыми сверканиями пламя многочисленных факелов, услышав гул голосов хохочущих буянов, подзадоривавших 12 избранных юношей бить беззащитного старика, вызванного ими в насильственный, неравный бой, Нумитор, при всей своей неустрашимости, остерегся вмешиваться в эту затею своего коварного брата, хоть и сильно желал спасти отцовского друга от столь позорного конца жизни, похожего на казнь.
Нумитор тихо вскарабкался вверх по круче, высадившись немного дальше, где она не была совсем отвесна, притаился за деревьями и оттуда сделался свидетелем всего, что произошло этой ночью в Неморенской озерной дубраве.
Он был вполне уверен, что брат обрадовался бы его вмешательству ради защиты Нессо, как удобному предлогу, и убил бы его без малейшего протеста совести, которой не имел, что сделало бы благородный поступок царя рамнов совершенно бесполезным для жреца с весьма дурными последствиями для племени, признавшего его власть.

– Пощади! – взывал Эгерий жалобным голосом, склоняясь к ногам неумолимого фанатика, представшего ему, как призрак, из пучины озера, – я не хотел бить тебя, не хотел стать жрецом на твое место. Меня заставили насильно.
– Трус, – перебил Нессо с презреньем, – ты молишь меня о пощаде жизни, посвященной тобою отныне алтарю, вместо того, чтоб защищать от соперника вверенную тебе святыню.
– Я молю о пощаде, потому что борьба с могучим Нессо мне не по силам.
– А разве ты не считаешь за честь возможность умереть от славной руки Нессо, знаменитого на весь Лациум?.. негодный червяк!..
– Удар твоей священной секиры я считаю величайшею честью, какой может удостоиться простой пастух Лациума, но, старец, я люблю Перенну...
– Любишь Перенну!.. Неужели ты забыл даже первейший обет, данный тобою при посвящении в жрецы? Неужели забыл, что ты покрыт священным полотном, которое должно заслонить от твоих взоров все привязанности мира навеки?! Недостойный пощады, ты дерзаешь мыслить о женщине в этой заповедной дубраве?! Если б я и хотел, я не могу, не имею права оставить тебя в живых; на тебе жреческое покрывало, а двух жрецов у одного алтаря быть не может... умри же, приверженец беззаконника Амулия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54