Гданьск, Рим, Швейцария, Вашингтон! Целое кругосветное путешествие! Вано, тебе не кажется, что пора сделать кашу из мозгов по-русски? Разумеется, берутся свежие мозги самых ярых сторонников нашего несчастного Отечества!
Но Вано не отвечал на мои шуточки. Он крутил в руках бутылку вина. Я не сразу заметил, что это не «Реквием ночи».
– М-да-а-а, Ник. Действительно, пришло время сделать кашу из наших мозгов: вычислили нас, мы с тобой полные кретины! Особенно – я. Толмачевский не дурак, он быстро сообразил, почему мы с тобой распиваем здесь водку, а их чудесным янтарным напитком брезгуем. Усек?
– Но ведь это довольно подозрительно! И они, если не полные дураки, это понимают! Сразу убрать вино означает для них – подписаться под тем, что в нем были наркотики!
– А ты поди докажи! Вот так-то… И потом, все это наталкивает на мысль, что в этих бутылках изначально были наркотики. Иначе они могли просто затаиться и какой-то срок не подсыпать их в вино. А они поспешили вообще убрать «Реквием ночи». Эти бутылки, видимо, доставлялись прямиком из-за границы. Впрочем, нужно это проверить. Возможно, нам только сегодня не подали этого вина в наказание за распивание крепких спиртных напитков.
Вано обвел взглядом переполненный зал и у входа заметил скучающего маленького Варфоломеева. Вано поманил его пальцем. Тот не горел желанием подходить к нашему столику, но пришлось подчиниться долгу, и он медленным шагом приблизился к нам, наклонив голову.
– Добрый вечер, – пробасил худенький Варфоломеев, и я с грустью заметил, что он не вырос за это время, и не пополнел, и даже не потерял голоса. – Чем могу быть полезен?
– Не могли бы вы вызвать господина Толмачевского, хотя он такой же господин, как я статский советник при министре финансов. И тем не менее… Он нам нужен по важному делу, – вежливо пробасил Вано.
– К сожалению, господина Толмачевского сегодня не будет. Он предупредил, что неважно себя чувствует…
Мы с Вано одновременно усмехнулись. Ах, наше высочество неважно-с себя чувствуют-с. Это вполне проясняет дело: на сегодня он подозреваемый номер один. Но разыскать его – дело трудолюбивого Порфирия, нас же в данный момент интересует другой человек, почему мы и околачиваемся в этой малине, давясь иноземными блюдами.
– Скажите, – Вано вновь обратился к швейцару, – а почему нам не подали прекрасное ароматное вино, кажется, оно называется «Реквием ночи», так?
– К сожалению, – спокойно отчеканил Варфоломеев, – поставки этого вина прекращены. Я не в курсе дела, но господин Толмачевский упомянул о том, что наши западные партнеры прервали с нами договор по причине его нецелесообразности.
– Весьма актуальная и веская причина.
Мы с Вано многозначительно переглянулись. Значит, наши опасения оказались верными: это дело рук Толмачевского. Но самое страшное, что ни его, ни Василисы не было в клубе, и не исключено, что… Мне стало страшно, но я ничего не мог изменить. Оставалось самое мучительное – ждать и надеяться, что у Васи хватит ума здесь появиться.
Варфоломеев покинул нас, и Вано ободряюще похлопал меня по плечу.
– Не волнуйся, Ник! Вася неглупая девушка и понимает, что за ней могут следить. Она так просто не сдастся и обязательно разыщет нас. Ты должен потерпеть, Ник. Должен. Нам уже почти все известно. Осталась самая малость. Ты должен быть сильным, Ник, как и тогда, когда в лицо мне бросал гневный монолог правдолюбца.
Я выдавил из себя улыбку. Если честно, я устал быть сильным.
– Что ж, Вано, ты теперь должен скрасить наше ожидание красочным объяснением. Я подозревал, что такие яркие мохеровые шарфы не носят представители нашей благородной богемы, тем более крест-накрест. Но додуматься до того, что ты – представитель закона… Нет, мои мозги не дотянули. К тому же ты так искренне переживал свою незаслуженную отсидку, что даже меня, искушенного артиста, сумел обвести вокруг пальца. Я и не подозревал, что наша прокуратура славится такими блестящими талантами!
Вано невесело усмехнулся и залпом выпил бокал терпкого вина, после чего глубоко затянулся сигаретой.
– Дело не в таланте, Ник, а в том, что мне фактически ничего и не приходилось играть. Я переживал искренне…
Я вопросительно молчал.
– Пойми, этот парень действительно существовал. И его звали, по иронии судьбы, так же, как и меня. Только все его звали не Иваном, а Вано. И жена у него была…
– Но ты-то тут при чем, Вано? Или как тебя, Ваня, Иван?
– Нет, – он отрицательно покачал головой. – Я привык к Вано, но это не главное. Ты помнишь, я тебе рассказывал про следователя, который вел дело этого парня и который до конца защищал его, а в итоге отступился, фактически подписав ему приговор? Ты это помнишь, Ник? Ты еще тогда заявил, что тот следователь – самый некрасивый персонаж в моей драме, что можно понять отца Стаса: он защищал сына, понять даже самого Стаса: он защищал свою свободу. Но следователь…
Этот славный парень, красноречиво говоривший о чести и совести, в итоге оказался главным виновником: он предал своего подследственного, прекрасно зная, что тот не виновен. Так вот, следователем этим был я, Ник. И на моей совести смерть этого парня. Ты был почти прав, сказав, что у меня оставался выбор. Да, он был: я мог лишиться работы, мог сам, в конце концов, сесть за решетку, но спасти при этом свою честь. Я же пытался сохранить свой покой и в итоге себя потерял, потому что покой мне стал не нужен, его я тоже потерял. Я сам отказался от места главного следователя прокуратуры по особо важным делам, и на моем месте теперь Порфирий. После всего случившегося я не мог успокоиться очень долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120