Должны попадаться и нормальные люди.
Или не должны.
– Пойду, проветрюсь, – заявила она Огустине.
– Но вам будет неудобно в этом платье, – попыталась возразить та.
– Мне удобно! – копируя назидательные интонации «гувернантки», сказала Лена.
И соврала, разумеется. Длинное платье при ходьбе укрывало вообще одну ногу, бантики теснили талию и грудь, а отсутствие под тонкой тканью чего бы то ни было, кроме разве что самого тела, вообще смущало. Однако из вредности, в первую очередь, ну и еще из соображений сбережения времени Лена решила на переодеваниях сэкономить. Время и силы. Лень было, попросту говоря.
Огустина только кивнула, пряча улыбку. Твердость интонаций юной леди, пусть даже тогда, когда та капризничала, импонировала экономке.
Будь туфли на каблуках, то Лена еще пошла бы переодеваться, а в этих ботиночках она могла гулять сколько влезет.
«Буду вредничать, – решила она. – Сами захотят от меня избавиться!»
И пошла к выходу.
У дверей вдруг, как призрак из воздуха, материализовался привратник. Зыркнул из-под шляпы, вставил куда положено свой посох и, качнув его, привел в действие механизм, открывающий двери.
– Thank you! – сказала Лена, чем, кажется, повергла привратника в легкий ступор.
Гордо неся на длинных ногах свою внезапную самоуверенность, Лена промаршировала по веранде и ступила на дорожку, вымощенную каменными плитами.
Она удалялась от дома в сторону холма, потому что ей казалось, хоть она и проспала приезд в этот дом, что именно из-за холма ее везли к парадному крыльцу.
Почему-то казалось, что за ней кто-то сейчас побежит, остановит, не даст отойти далеко, вернет, уговорами или силой.
Ей стало очень любопытно…
Кто это будет?
Но вот уже и холм.
Она сошла с дорожки и направилась прямиком по низкой, плотной, будто ковер, травке, но никто не догонял ее, не хватал за плечо и не кричал вслед.
– Никогда со мной ничего не происходило! – вспомнила она свое любимое присловье, свою детскую молитву, которую, как тантру, произносила всегда, когда казалось, что ситуация может быть чревата бедой. – Со мной же ничего не может произойти. Ничего особенного. Это же я! Я – Ленка – Тяпа! Со мной ничего плохого не может произойти… Никогда.
Временами – по крайней мере, так ей казалось – эта безадресная молитва выручала из крайне затруднительных положений.
Она обернулась.
Мрачный, насупленный низко набегающими на затененные веранды скатами крыш, уступчатый, огромный дом казался мертвым.
И привратника у дверей не видно. И никто не вышел помахать вслед, не то что догонять.
Будто сила этих людей ограничена ступенями веранды. Будто бы они, как призраки, обитают в доме, не в силах покинуть его.
И сама Ленка, побудь она в этом доме еще некоторое время, тоже станет привязанной к нему. Не сможет уйти, не сумеет понять, как это сделать. И навсегда останется здесь. И забудет, кто она такая и откуда.
Ленка поежилась, отгоняя наваждение.
В легком, почти декоративном платьице было прохладно. Ветер свежел, погода портилась. На небе собирались облака, сбиваясь в серые комья. К вечеру обещался дождь. Как пить дать. К Гидрометцентру не ходить.
Потерла Ленка плечи, чтобы согреться немножко, и пошла на холм.
Но несколько раз останавливалась и оборачивалась. Магия дома не отпускала. И боязно было как-то оставлять его за спиной, как спящее чудовище.
– Во, дурдом! – сказала Лена, чтобы отогнать страхи звуком голоса…
Но получилось – так себе…
Дом, казалось, удалялся быстрее, чем Лена отходила от него. Уменьшался, отступал куда-то, но оставался всё таким же мрачным и величественным.
– Это что же получается? – бормотала Ленка, взбираясь на вершину по пологому склону. – Это какая-то ерунда получается!
Но вспомнила академика и решила, что свойства влажного воздуха дают такой странный оптический эффект.
Эта мысль ей очень понравилась.
Хотя логики в подобном измышлении было немного. Она сама же и рассудила, что капельки воды должны выполнять роль выпуклых линз, а значит, приближать, разве нет?
Но если смотреть в бинокль со стороны как раз больших выпуклых линз, то всё становится далеким!
И тут научные размышления были прерваны ударом по затылку.
Что-то больно врезалось в голову и с хрустом рухнуло на землю.
Больше напугало, чем причинило боль, но всё же…
– Полное разрушение! – завопил радостный детский голос. – Катастрофа! В Палату Мейкеров будет подана петиция о несостоятельности нашей компании как воздушного перевозчика! Ой!
Последнее междометье было именно «ОЙ», что не вполне свойственно английскому языку, на котором было сказано всё предыдущее на одном дыхании. Причиной же междометья оказалась Лена, которую увидел мальчик, бегущий по склону холма.
Следом за парнишкой бежала девочка поменьше.
Лена наклонилась и подняла с земли крупную, весьма тонко исполненную модель дирижабля, похожего чем-то на тот, что она видела в фильме.
Баллон был больше метра длиной. Гондола и моторы сделаны искусно с большим количеством мелких деталей.
Впрочем, сейчас всё это оказалось безнадежно поломано. Врезавшись в Лену мягким носом, баллон изломал тонкий каркас и прорвал тонкую крашеную бумагу, из которой был сделан.
Хрупкие крепления гондолы отвалились, и всё это прямо в руках распадалось на части.
Модель соединялась с детьми тонким шнуром, который Лена не заметила на сером небе. Да и дирижабля не заметила, потому что он, видимо, летал на фоне леса, не поднимаясь над вершинами, а она и не смотрела в ту сторону, только на холм да на дом, когда оборачивалась.
– Вы не пострадали? – озабоченно осведомился мальчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109