Дженова с трудом сдерживала улыбку. Генрих выглядел недовольным. Он явно не одобрял ее намерения выйти вторично замуж, хотя виду не подавал. Дженова могла бы понять Генриха, будь они с Мортредом близкими друзьями. Но они не дружили. Генри наверняка догадывался о лживой натуре ее покойного мужа.
Улыбка сбежала с губ Дженовы. Почему Генри так и не сказал ей об этом? Почему, оставив ее в неведении, позволил предаваться скорби? Целых два года! Может, Генри не усматривал ничего дурного в поведении Мортреда? Или пытался уберечь ее от правды, которая могла причинить ей боль?
Скорее не хотел причинить ей боль. Они были знакомы с детства. Его прислали жить в ее семью ребенком под предлогом дальнего родства с ее отцом. По словам отца Дженовы, Генриха бросила родная мать. Дженова помнила, что сказано это было таким тоном, словно сам Генри был в этом виноват.
Дженова очень жалела мальчика, питая к нему нежные чувства, а когда он стал мужчиной, не осталась к нему равнодушной. Однако всерьез его не принимала. Слишком давно они знали друг друга. В то же время Дженова не могла не признать, что Генрих достаточно умен и практичен, и пользовалась его советами.
Поэтому и сейчас не могла не согласиться с тем, что сын Болдессара, Алфрик, ей не пара.
Однако были еще причины, побудившие ее к внезапному решению снова вступить в брак.
Месть. Именно месть, если, конечно, возможно мстить покойному мужу. До чего же она была глупа, скорбя целых два года по умершему супругу! Но, кроме всего прочего, в Дженове росло чувство обездоленности, одиночества…
Да, ее тяготило одиночество.
Генриху этого не понять, думала она с горечью. Судя по слухам, а также ее собственным наблюдениям, Генрих никогда не страдал от недостатка женского внимания. Он не поймет ее одиночества и тоски, когда, взвалив на свои плечи бремя Ганлингорна и добившись успеха, она не имела никого рядом, чтобы поделиться достигнутым. Ей не с кем смеяться, не с кем плакать, не с кем проводить длинные ночи, некого обнимать в темноте, не с кем просыпаться по утрам навстречу новому дню.
Но более всего Дженове не хватало товарищества и близости, которое было у нее когда-то с Мортредом. Вот чего ждала она от Алфрика. Чтобы кто-то улыбался ей, держал за руку и провожал к столу, целовал и утешал, когда на душе тяжело. Ей не нужна безумная страсть; вряд ли она способна на подобные эмоции. Дженова хотела, чтобы кто-то заботился о ней или, по крайней мере, делал вид, будто заботится!
Она прогнала грустные мысли. У нее не было времени жалеть себя. Управление хозяйством Ганлингорна почти не оставляло ей возможности размышлять над своим одиночеством. А если она соединит судьбу с Алфриком, ей больше не придется об этом думать.
– Надеюсь, ты будешь обращаться с Алфриком обходительно, – предупредила Дженова, окидывая Генриха долгим оценивающим взглядом. – Я не хочу, чтобы у него возникло ощущение, будто ты его осуждаешь.
Генрих вскинул на нее яркие голубые глаза, и его улыбка приобрела плутовское выражение.
– Я не стану его пугать, милая, если ты это имеешь в виду.
Дженова изучала его еще мгновение, стараясь прочитать его мысли, но это было невозможно. Генрих умел их скрывать. Именно это больше всего злило Дженову. С виду он был очарователен и беспечен, но за фасадом скрывались неизведанные глубины. Видно, придется ловить его на слове. Дженова позволила себе расслабиться и улыбнуться:
– Спасибо, Генри, но это еще не все…
– Что еще?
– Это касается лорда Болдессара, отца Алфрика. Он прислал своего секретаря, который также является его священником, с просьбой, вернее, с требованием, – у Дженовы сверкнули глаза, – чтобы в брачном контракте содержалось мое согласие, что в случае смерти Алфрика лорд Болдессар станет опекуном моего сына и покровителем Ганлингорна.
Генрих нахмурился:
– Опекуном твоего сына? Будь ты немощной, это можно было бы понять. И покровителем Ганлингорна? До сих пор у тебя не было никакого покровителя. Как взбрело ему в голову, что он тебе понадобится?
– Я тоже этого не понимаю, – поддакнула Дженова. – Может, ты разгадаешь, в чем тут дело? Боюсь, что это выше моего разумения.
Генрих улыбнулся, но по-прежнему выглядел озадаченным.
– Он крепкий, старый вояка. Видимо, считает, что женщины не в состоянии заботиться о собственных землях, вот и все. Если мы убедим его, что ты не только красивая, но к тому же еще умная и энергичная, он отступится.
Дженова была польщена таким комплиментом.
– Ладно, я не соглашусь на его условия и точка. Если я стану женой Алфрика и с ним что-нибудь случится, по-прежнему сама буду заниматься делами, пока мой сын не станет взрослым. Мне не нужно вмешательство посторонних.
– Может, Алфрик нездоров, а отец это скрывает?
Дженова побарабанила тонким пальцем по щеке.
– С виду он здоровый и крепкий. Я хочу, чтобы вы познакомились. Ты разберешься лучше меня. Раскрывать обманы и интриги – это по твоей части.
Что она имеет в виду? Если это не комплимент, на что она намекает? Она единственная из всех знакомых ему женщин могла с легкостью сбить его с толку.
– Я склонен думать, что Болдессар просто чрезмерно жаден, чтобы даже допустить мысль о возможной потере Ганлингорна.
– Но при чем здесь он? Если я выйду замуж, то за Алфрика.
– Алфрик – человек, которым ты можешь командовать, Дженова. А теперь поразмысли вот над чем: если ты можешь им помыкать, значит, то же самое могут делать и другие. – Генрих встал. – Пойду приму ванну и переоденусь, после чего встречусь с тобой и твоим женихом.
Дженова улыбнулась и проводила его взглядом, когда он размашисто пошел через зал, окликнув на ходу своего слугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14