Через час вернулись в дом. Артуро развел огонь. Август и Федерико сгрудились вокруг печки.
– Она уже скоро будет дома.
– Конечно.
– Может, она в церковь пошла.
– Может.
И тут у себя под ногами они услышали. Там ее и нашли – в погребе, на коленях над тем бочонком, который Папа поклялся не открывать, пока вину не исполнится десять лет. Она не обратила ни малейшего внимания на их уговоры. Холодно глянула на слезы в глазах Августа. Они поняли, что не имеют для нее никакого значения. Артуро нежно взял ее за руку, чтобы помочь подняться на ноги. Тыльной стороной руки она быстро шлепнула его по лицу. Глупо. Он рассмеялся, чуть-чуть натужно, поглаживая рукой покрасневшую щеку.
– Оставьте ее в покое, – сказал он им. – Она хочет побыть одна.
Он велел Федерико принести ей одеяло. Тот стянул одно с кровати, спустился в погреб, подошел к ней и набросил ей на плечи. Она встала, одеяло сползло и накрыло ей ноги. Делать больше нечего. Они поднялись наверх и стали ждать.
Прошло много времени, и она появилась. Они сидели на кухне вокруг стола, перебирая учебники, изо всех сил изображая прилежание, стараясь выглядеть послушными детьми. Они увидели ее пурпурные губы. Услышали серый голос:
– Вы поужинали?
Конечно, поужинали. Роскошный ужин у них получился. Сами приготовили.
– Что вы ели?
Они боялись ответить. Пока Артуро не осмелился:
– Хлеб с маслом.
– У нас нет масла, – сказала она. – В этом доме нет масла уже три недели.
От этого Федерико расплакался.


* * *

Утром, когда они уходили в школу, она еще спала. Август хотел зайти к ней и поцеловать на прощанье… Федерико – тоже. Им хотелось сказать ей что-нибудь про свои школьные обеды, но она спала, эта чужая женщина, которой они больше не нравились.
– Лучше оставьте ее в покое.
Они вздохнули и вышли из дому. В школу. Август и Федерико – вместе, а немного погодя – Артуро, чуть-чуть пригасив огонь в печке и оглядевшись напоследок. Разбудить ее? Нет, пускай уж спит. Он налил воды в стакан и поставил ей на тумбочку у изголовья. Затем – в школу, на цыпочках.
– Псссст, Герти.
– Чего надо?
– Видела Розу? – Нет.
– Да что там с ней такое?
– Не знаю.
– Болеет?
– Не думаю.
– Ты не можешь думать. Ты слишком тупая.
– Вот и не разговаривай со мной.
В полдень он снова пошел на поле. Солнце до сих пор сердилось. Насыпь вокруг внутреннего поля высохла, снег по большей части стаял. Только в одном месте под оградой правого поля в тени ветер намел сугробик и накинул на него грязное кружево. В других же местах было сухо – отличная погода для тренировки. Остаток обеденного перерыва он провел, созывая членов команды. Как насчет разминки вечером? – поле отличное. Те слушали его со странными выражениями на лицах, даже Родригес, кэтчер, единственный пацан во всей школе, любивший бейсбол так же фанатично, как и Артуро. Подожди, говорили они. Подожди до Весны, Бандини. Он с ними спорил. И выиграл спор. Но после уроков, просидев целый час в одиночестве под тополями на кромке поля, он понял, что никто не придет, и медленно отправился домой – мимо дома Розы, по той же стороне улицы, прямо мимо Розиной парадной лужайки. Трава на ней была такой зеленой и яркой, что во рту чувствовался ее вкус. Из соседнего дома вышла женщина, подобрала свою газету, пробежала взглядом заголовки и подозрительно уставилась на него. Я ничего не делаю – иду себе мимо. Насвистывая гимн, он зашагал дальше.
Глубокие дни, печальные дни.
В тот день мать постирала. Он подошел к дому по переулку и увидел, как на веревке сохнет белье. Стемнело, и вдруг стало холодно. Белье висело жестко и мерзло. Он перещупал все задубевшие шмотки, проходя по дорожке, проводя рукой по веревке до самого конца. Странное время для стирки – раньше белье всегда стиралось по понедельникам. А сегодня – среда, может, даже четверг; но уж точно не понедельник. Да и стирка странная. Он остановился на заднем крыльце и задумался над этой странностью. И тут увидел, в чем дело: вся одежда, висевшая на веревке, принадлежала его отцу. Ни его, ни братьев – даже пары носков не было.
На ужин – курица. Он остановился в дверях: голова закружилась от запаха жареной курицы, защекотавшего ноздри. Курица – но откуда? В курятнике оставалась одна птица – Тони, здоровенный петух. Мама ни за что не зарезала бы Тони. Мама любила этого Тони с его задорным толстым гребешком и прекрасным модным хвостом. На его ноги со шпорами она цепляла красные целлулоидные браслетики и смеялась, когда он вальяжно расхаживал с ними по двору. Но это был Тони: на разделочной доске он увидел браслетики, разломанные пополам, будто два красных обрезанных ногтя.
Немного погодя его разодрали на части, хоть мясо и было жестким. Мария же к нему и не притронулась. Она сидела, обмакивая хлеб в тоненькую пленочку оливкового масла, размазанную по тарелке. Вспоминали о Тони: что за чудесный петух был! Размышляли о его долгом правлении в курятнике: это было еще тогда. Мария макала хлеб в масло и просто смотрела перед собой.
– Что-то происходит, но что – никогда не знаешь, – произнесла она. – Потому что, если веришь в Господа, нужно молиться, но я никогда не болтаю об этом всем и каждому.
Их челюсти перестали двигаться, они посмотрели на нее.
Молчание.
– Что ты сказала, Мамма?
– Я ни слова не говорила.
Федерико и Август переглянулись и попробовали улыбнуться. Затем Август побледнел и изменился в лице, встал и вышел из-за стола. Федерико схватил кусок белой курятины и тоже ушел. Артуро сжал под столом кулаки – пока ладони не заболели так, что желание заплакать пропало.
– Какая курица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59