– спросил владелец питомника.
– Фейерверка не будет, – ответила она.
– Как? – удивился он. – Как фейерверка не будет?
– Во время Исторической регаты его не бывает.
Он вскочил возмущенный.
– Получается, я здесь сижу, чтобы глазеть на лодки? – Он оглянулся и крикнул своей жене, разговаривавшей в это время с Радомиром и державшей бокал шампанского. – Изотта, а ты что мне обещала?
Изотта, президент Фонда Палладио, взволнованно вскочила. Она покраснела, как гранат, и, преодолевая тяжесть в ногах, словно к ним привязали арбузы, подошла к мужу.
– Amore mio! – мягко сказала она. – Клянусь, я думала, что фейерверк будет.
– Мой муж – пироман! – шепнула она Ванде. – Не замани я его фейерверком, ни за что бы не пришел. Он ненавидит Венецию.
– Как вы это терпите? – Владелец питомника отвернулся от жены и враждебно посмотрел на Ванду. – Я имею в виду запах. Все время воняет, особенно теперь, летом, но и зимой, я заметил, эта вонь – ужас!
– Привыкли, – ответила Ванда.
Она огляделась, ища опору хоть в ком-то.
– А туристы? Как можно жить среди туристов?
– Стараемся их дрессировать, – сказала Ванда. – Учим их гладить, натирать паркет – смотря по обстоятельствам, а бесполезных запираем в саду.
– А гондольеры с серенадами? – не унимался он.
– Иногда ведро воды – прекрасное средство от них, – поспешно ответила Ванда.
Она думала о Примо. Он давно должен был прийти.
– «Венеция – это всего лишь вопрос, как смотреть на нее, – сказал Морозини. – А так, все города одинаковы… »
– Сказал Фридрих Торберг в «Тетушке Йосселе», – пояснила Ванда.
– «… все равно, идет ли речь о Париже, Анкаре или Филадельфии. Те же пробки, тот же смог, те же проблемы с парковкой. Поэтому я думаю, что такое явление природы, как Венеция, мир может себе позволить. Маленький уголок, где люди живут иначе, чем везде».
Историческая регата подошла к финалу. Выиграла буранезская «Стригетта» – «Маленькая ведьма», лодка, побеждавшая и в прошлой, и в позапрошлой, и в позапозапрошлой регатах. Постепенно лодки на всемирно известном Большом канале рассосались.
Мимо Ванды проплыл поднос с коктейлями. Казалось, его несла ожившая красная ливрея. Мавр, державший поднос, растворился в спустившихся сумерках.
– Я здесь жить бы не смог, – сказал древесный питомник.
– Слава Богу! – ответил Морозини.

Радомир пригласил гостей к столу. Правда, в данном случае сказать просто «стол» было бы явным преуменьшением. Он распорядился соорудить П-образный стол, такой, как на его любимой картине «Банкет в Джудекке» школы Лонги, висевшей в Ка Реццонико. Он очень беспокоился по поводу застольного порядка: венецианцев нужно было чередовать с невенецианцами, аристократов с мещанами, но только художественного толка, ни в коем случае не с бизнесменами, некоторые супружеские пары надо было разделить, потому что они вечно ссорились на глазах у всех, другие же ни в коем случае не разделять, потому что иначе они напивались. Мария дни напролет чистила серебро, тарелки, блюда, приборы, солонки и перечницы, – все, чем никогда не пользовались в обычное время, чтобы не попортить. Скатерти были из сплетенных вручную буранских кружев. В центре каждого стола стоял букет из лилий и мальв. У каждого места лежало заполненное Микелем от руки меню: фаршированные цуккини во фритюре, карпаччо из баранины, лимонный ризотто, устрицы с артишоками, телячье филе с лимоном, лимонное бизе и обсыпной торт, кофе, граппа, шампанское и птифуры.
Ванда порадовалась, что наконец сбежала от владельца питомника. Теперь справа от нее пристроился Морозини. Рассевшись за столом, общество опять перемешалось. Рядом с Морозини села вдова издателя Пиньятти.
– Какая честь для меня провести вечер в обществе такой признанной издательницы! – произнес он и дальше зашептал: – Я бы вам предложил одну книгу, маленькие очерки… «Венецианские виньетки».
– Вы – романтик? – спросила вдова.
Нос Морозини тут же засиял.
– О да, романтик, еще какой романтик! – сказал он. – Венеция тоже романтичный город.
Он смущенно кашлянул, взглянув на удивленное лицо Ванды.
– Во всяком случае, для многих приезжающих сюда Венеция…
– … должна быть очень романтичной, – строго сказала вдова, – иначе себя не продашь.
– Да, это так. Видите ли, я сделал несколько копий, если вам интересно. Я хочу, чтобы поклонники Венеции прочли эту книгу, несмотря на то что некоторые недоброжелатели ее не поняли.
– Ах! – сказала вдова Пиньятти. – Значит, вы уже кому-то предлагали вашу рукопись. Это, конечно, плохо.
– Нет, нет, – заторопился Морозини, – я ее только…
– Романтические венецианские виньетки, – по привычке перебил его Радомир, – как оригинально. Там есть любовные сцены?
Он даже понизил голос.
– Разумеется, – ответил Морозини, стыдливо залившись краской, так как заметил, что разговор о рукописи привлек внимание всего общества. – Но там речь не только о любви.
– А о чем еще? – не унимался Радомир.
– О проклятии Палаццо Дарио, – ответил Морозини.
– Как оригинально! – сказал древесный питомник.
– Значит, там и обо мне должно быть написано, – уверенно сказал Радомир. – Иначе какой смысл в этом романе.
Раскрасневшийся Морозини замолчал и повернулся к Радомиру спиной. Ванда с сочувствием заметила, как смущенно он смотрел на свои колени. Вот, значит, чем занимался в музее ее дорогой уважаемый директор все последние недели. Неудивительно, что сейчас он сгорал со стыда. Его страсть к Венеции принесла плоды. И все же ей было непонятно, что его связывало с Палаццо Дарио. Ванда тут же вспомнила – опять! – их первую встречу в поезде, но вдова Пиньятти перевела разговор на свою любимую тему – Северная Лига и штурм Кампанилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81