С верхней койки виден освещенный прямоугольник двери и угол стола, за которым работает Станислав. Вот он откинул голову, переворачивает страницу, поднялась рука, поправила лампу. Вот он взглянул в сторону Регины - он не видит ее, не знает, что встретился с ней глазами. Прислушивается, спит ли она. Окликнуть его? Зачем? А может быть, он догадается, придет, скажет ей "спокойной ночи", можно будет опустить руку и найти в темноте его пальцы... Он снова отвернулся, подвинул к себе спектрограф. Он не придет пожелать ей спокойной ночи, разве это принято, когда у тебя случайный гость, заблудившийся чичако, который исчезнет вместе с бурей? Последняя мысль вдруг разозлила Регину неравноправием чувств. Не думай глупостей, приказала она себе и отвернулась к стене. Но пока не заснула, старалась представить себе, что сейчас делает Станислав. Проснулась она поздно. Станислав не стал ее будить.
- Выспались? - спросил он, услышав, что она соскочила с койки.
За иллюминаторами несется желтая мгла. Круглые часы над рабочим столом показывают 11.34. Регина задержалась в жилом отсеке, вспоминая, где щетка для волос, - меньше всего на свете ей хотелось появляться перед Станиславом взъерошенной, как щенок после драки. Но щетка лежит у мойки, в том отсеке...
Широкая ладонь Станислава возникла в дверном проеме. На ладони лежала щетка.
Станислав сказал из-за двери:
- Я пойду приберу в тамбуре. Вернусь через десять минут. Чтобы к этому времени вы были в полном порядке и готовы завтракать. Вы едите манную кашу?
- Ем! Обожаю! - сказала Регина, принимая щетку и со сладкой безнадежностью понимая, что безумно, безнадежно влюблена в этого вежливого сухаря...
- А потом что? - Стас закурил, и Станислав, не любивший табачного дыма кашлянул, разгоняя дым перед лицом.
- Она прожила у меня в курятнике еще два дня. Вернее, два с половиной дня.
- Кончилась буря?
- Нет. Мимо шел большой вездеход. Они завернули к нам и взяли Регину.
- И что она сказала на прощание?
- Ничего. Она вежливо попрощалась. Как и принято. Поблагодарила меня за гостеприимство.
- И все?
- Она была сердита на меня.
- Почему?
- Мне кажется, в глубине души она полагала, что я нарочно вызвал вездеход, чтобы отделаться от нее.
- А ты вызывал вездеход?
- Нет, я тут совершенно ни при чем. Но если бы я мог вызвать его, я бы это сделал. Так что ее догадки были недалеки от истины.
- Ты испугался?
- Мне было жалко девочку.
- Она не девочка. Она взрослый человек. Ей подошло время полюбить. И тут попался ты. Не очень красивый, но вполне самостоятельный мужчина, притом спаситель. Ты же не проявлял никакой инициативы: безотказный капкан.
- Не старайся показаться циником.
- Я не стараюсь. Это не цинизм, брат. Это констатация факта. Вполне вероятно, что, увидь она тебя здесь, на Ваяле" прошла бы мимо, не обратив внимания. Таких мужчин, как мы, здесь тысячи.
- Она бывала на Ваяле, она выросла на Земле. Но полюбила меня.
- Она о тебе уже забыла.
- Нет.
Станислав достал письмо, протянул его брату.
Стас развернул его и заметил:
- Банальный почерк.
- Не в почерке дело, - терпеливо сказал Станислав. Стас небрежно пробежал глазами строчки, перевернул лист на другую сторону - не написано ли там чего-нибудь.
- Что ж, - сказал он наконец, - очень трогательно.
- И все?
- Что же еще я могу сказать? Не я внушал ей эти чувства.
- Ты шутишь?
- Нет, я серьезен.
- Порой я не знаю, когда ты шутишь, а когда серьезен. Я видел ее глаза, когда мы прощались. Она писала искренне.
- Ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и не мои сомнения тебя тревожат.
- Нет, не они. Но, клянусь тебе, я не предпринял никаких шагов для того, чтобы...
- Соблазнить ее?
- На этот раз ты шутишь.
- Шучу.
Станислав поднялся с кресла и подошел к окну. Там копьями поднимались небоскребы Ваялы, на фоне большого красного солнца роем мошкары мельтешили флаеры. Станислав приблизил лицо к стеклу, глядя вниз, в пропасть улицы.
- Послушай, брат, - сказал Стас. - Ты бессилен ей помочь. И, клянусь тебе, пройдет неделя, месяц, она утешится, она молода и обо всем забудет. Пусть же тебя не мучат угрызения совести. Я повторяю: ей пришло время полюбить, и ты вовремя попался ей на пути.
- Ты не видел ее, - сказал Станислав. - Она очень милая и умная. Она искренняя. Мне очень жаль ее.
- Иному на твоем месте я предложил бы на ней жениться.
- Опять шутишь?
Станислав резко обернулся. Густые черные брови сошлись к переносице одной изломанной черной линией.
- Ты сердишься, Цезарь, - сказал Стас. - Значит, ты не прав.
- Ты должен увидеть ее, - сказал Станислав.
- Я ждал этой просьбы.
Брови Стаса сошлись в такую же черную изломанную линию. Те же серые глаза с секунду выдерживали взгляд андроида, метнулись в сторону, рука с длинными плоскими пальцами отыскала на столе пачку сигарет.
- Не кури, - сказал Станислав. - Я не люблю этого. Мне вредно.
- Ты унаследовал мои достоинства, но знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать человеком?
- Знаю. Слышал. Недостатков.
- Я повторяюсь.
- Да. Порой я задумываюсь о жестокости людей. Нет, не отдельных индивидуумов, а людей в целом. Я понимаю, что, создавая андроида, вы идете по пути наименьшего сопротивления - максимальное дублирование оригинала. Замечательного, выдающегося оригинала. И забываете о недостатках. Забываете о том, что я не только неполноценен, но и настолько совершенен, что сознаю свою неполноценность. Мне претит тщеславие биоконструкторов. Я должен быть примитивнее. Биоробот, и все тут. Робот, от слова "работать".
- Станислав, не пытайся быть несправедливым к людям.
- Почему я несправедлив?
- Потому что ты человек.
1 2 3 4 5