И вновь вскипел гнев. И ради удовлетворения его приходилось жертвовать сыном. - Снимай штаны, - сказал он мальчику.
Не поддерживаемые более пижамные штаны Удалова опять упали, и он стоял перед пойманным сыном в длинной майке, подобной сарафану или ночной рубашке.
– Уйди, - сказал мальчик нерешительно своему двойнику. Его еще никогда не грабили, и он не знал, что полагается говорить в таких случаях.
Удалов-старший вздохнул и ударил сына по носу остреньким жестким кулачком. Нос сразу покраснел, увеличился в размере, и капля крови упала на белую рубашку.
– А я как же? - спросил мальчик, который понял, что штанишки придется отдать.
– Мои возьмешь, - сказал Удалов, показывая себе под ноги, - Они большие. И трусы снимай.
– Без трусов нельзя, - сказал мальчик.
– Еще захотел? Забыл, как тебе от меня позавчера попало?
Максимка удивился. Позавчера ему ни от кого, кроме отца, не попадало.
Белая рубашка доставала Максимке только до пупа, и он прикрылся поднятыми с земли, свернутыми в узел пижамными брюками.
– Из этих брюк мы тебе три пары сделаем, - сказал подобревший Удалов, натягивая синие штанишки. - А теперь беги. И скажи Ксении, чтобы не беспокоилась. Я вернусь. Ясно?
– Ясно, - сказал Максим, который ничего не понял.
Прикрываясь спереди пижамными штанами, он побежал по улице, и его беленькие ягодицы жалобно вздрагивали на бегу, вызывая в отце горькое, сиротливое чувство.
25
Дежурный лейтенант посмотрел на женщину. Она робко облокотилась о деревянный шаткий барьер. Слезы оставили на щеках искрящиеся под солнечным светом соляные дорожки.
– Сына у меня ограбили, - сказала она. - Только что. И муж скрылся. Удалов. Из ремконторы. Среди бела дня, в сквере.
– Разберемся, - сказал лейтенант. - Только попрошу по порядку.
– У него рука сломанная, в гипсе, - сказала женщина.
Она смотрела на лейтенанта требовательно. По соляным руслам струились ручейки слез.
– У кого? - спросил лейтенант.
– У Корнелия. Вот фотокарточка. Я принесла.
Женщина протянула лейтенанту фотографию - любительскую, серую. Там угадывалась она сама в центре. Потом был полный невыразительный мужчина и мальчик, похожий на него.
– Среди бела дня, - продолжала женщина. - Я как раз к вам собралась, соседи посоветовали. А тут прибегает Максимка, без штанов. Синие такие были, на штрипках...
Женщина широким движением сеятеля выбросила на барьер светлые в полоску пижамные штаны.
Лейтенант посмотрел на нее как обреченный...
– Может, напишете? - спросил он. - Все по порядку. Где, кто, что, у кого отнял, кто куда сбежал, - только по порядку и не волнуйтесь.
Говоря так, лейтенант подошел к графину с кипяченой водой, налил воды в граненый стакан, дал ей напиться.
Женщина пила, изливая выпитое слезами, писать отказывалась и все норовила рассказать лейтенанту яркие детали, упуская целое, ибо целое ей было уже известно.
Минут через десять лейтенант наконец понял, что два трагических события в жизни семьи Удаловых между собой не связаны. Муж пропал вечером, вернее, ночью; пришел из больницы, сослался на командировку и исчез в пижаме. Сына ограбили утром, только что, в скверике у Параскевы Пятницы, и ограбление было совершено малолетним преступником.
Разобравшись, лейтенант позвонил в больницу.
– Больной Удалов на излечении находится? - спросил он.
Подождал ответа, поблагодарил. Потом подумал и задал еще вопрос:
– А вы его выписывать не собирались?.. Ах так. Ночью? В двадцать три? Ясно.
Потом обратился к Удаловой.
– Правильно говорите, гражданка, - сказал он ей. - Ушел ваш супруг из больницы. В неизвестном направлении. Медперсонал предполагал, что домой. А вы думаете, что нет?
– Так и думаю, - сказала Удалова. - И еще сына ограбили. Оставили пижаму.
Лейтенант разложил пижамные штаны на столе.
– От взрослого человека, - сказал он. - А вы говорите - ребенок.
– Я и сама не понимаю, - согласилась Удалова. - И мальчик такой правдивый. Тихий. Смирный. И штаны со штрипками были. Синие. Вот как на этом.
Гражданка Удалова показала на мальчика в синих штанишках, вошедшего тем временем в помещение милиции и робко отпрянувшего к двери при виде Удаловой.
Ксения не узнала своего мужа. Не узнала она и штанов, принадлежавших ранее Максиму, ибо они пришлись Корнелию в самый раз.
– Так вы свою жалобу напишете? - спросил лейтенант.
– Напишу. Все как есть напишу, - сказала Ксения. - Только домой сбегаю и там напишу. Кормить сына надо.
При таком свидетельстве заботы жены о доме Корнелию захотелось плакать слезами раскаяния, но он удержался - не смел обратить на себя внимание.
– Тебе чего, мальчик? - спросил лейтенант, когда Удалова ушла писать заявление и кормить сына.
Удалов, почесывая ладонь, подошел к барьеру. Голова его белым курганчнком возвышалась над деревянными перилами, и ему пришлось стать на цыпочки, чтобы начать разговор с дежурным.
– Не тебе, а вам, - поправил Удалов. Когда себя не видел, как-то забывал о своих истинных размерах.
– Ну, вам, - не стал спорить лейтенант. - Говори, пацан.
– Дело государственной важности, - сказал Удалов и оробел.
– Молодец, - сказал лейтенант. - Хорошо, когда дети о большом думают. Погляди, старшина, мы в его возрасте только футболом интересовались.
Старшина, сидевший в другом углу, согласился.
– Я поближе хочу, - сказал Удалов. - За барьер.
– Заходи, садись, - сказал лейтенант. - И начинай, а то у меня дежурство кончается. Домой пора. Жена ждет, понимаешь?
Удалов это понимал. И кивнул головой сокрушенно.
Мальчик в слишком больших башмаках, завязанных, чтобы не упали, под коленками шнурками, вскарабкался на стул.
Лейтенант смотрел на мальчика с сочувствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81