И одежда человека была странной. На нем была позолоченная бронзовая кираса с выкованной на ней мордой льва, короткий хитон, вылезающий из-под нее, был из дорогой пурпурной ткани, но оборван и потрепан. Сандалии, прикрепленные к ногам золотыми шнурками, сношены так, что ступни касались песка. У пояса висели пустые ножны. Некогда это был могучий воин, мышцы его, истощенные и обтянутые шершавой кожей, еще хранили память о победах в борьбе и гимнастических ристалищах, да и ростом он не уступал Коре.
Кора уже поняла, что видит кого-то из знаменитых героев Древней Эллады, но не знала, с кем из них столь жестоко обошлась судьба. В любом случае это был не Тесей, которому только-только исполнилось семнадцать лет и который шел от победы к победе.
Кора забыла о своей наготе, потому что человек более не замечал ее. Но не знала, что спросить. Обычно в Древней Элладе путник спрашивает незнакомого человека, кто он и куда держит путь. Но Коре было неловко задать такой вопрос. Потому она спросила:
— Прости, странник, я разыскиваю юного Тесея, который идет из Трезены в Афины к своему отцу Эгею. Не встречался ли он тебе?
— Кого? — переспросил путник. Голос его был надтреснутым и усталым. Будто каждое слово давалось ему с трудом. — Тесея.
— И он идет к Эгею? — вдруг оборванец засмеялся так же хрипло и устало, как говорил. — Какое странное совпадение. Она погубила меня, она погубит его… Разве это не забавно?
— О чем вы говорите, добрый человек? — Если ты хочешь получить ответ на свой вопрос, девушка, то ты должна будешь немного пройти со мной. Я уже завершаю свой путь в этом мире, мне осталось идти недолго. Поэтому, если в тебе есть любопытство, последуй за мной.
Разумеется, Кора была настолько заинтригована, что пошла рядом со странным нестарым стариком.
— Меня зовут Ясон, — произнес человек. — Я думаю, ты слышала обо мне. О моих подвигах и путешествиях.
— Вы — Ясон! — Кора не смогла сдержать удивления. Кентавр не завершил вчера рассказ о Ясоне, но почему-то Кора была убеждена, что Ясон остался править где-то… но где?
— Кто-то должен платить за все, — произнес Ясон. — Покупают на рынке двое, а платит один. Смешно, правда? Я полагал, что цель, к которой меня подталкивали боги, на которую меня благословила вся Эллада, настолько велика, что ради нее можно пойти на все. Я был одержим. Ты меня можешь понять?
— Вы для меня, — призналась Кора, — не человек с человеческими чувствами, а герой, сродни Гераклу. Вы исполняете свой великий долг, а каково людям и городам, на которые вы между делом наступили, вам дела нет. Вы подали человечеству дурной пример — почитать убийц. Если бы вам дано было заглянуть в будущее, вы узнали бы, что люди почитают больше всего не спасителей, а именно убийц. Вам ничего не скажут великие в будущем имена Александра Македонского, Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера, — каждый из них выдумывал себе и своему народу, который одурманивал, подчинял себе, сводил с ума, одну цель, а цель была простая: убивать и убивать. И кто успел больше убить, тот выигрывал игру с вечностью. Видно, вы убили не так много людей, если бродите по берегу в таком жалком виде.
— Нет, я не герой. То, что я сделал по воле богов, как бы осталось вне меня, — сказал Ясон, — я оказался подобен полководцу, который вернулся с победоносной войны, а дома никому до этого дела нет и надо все начинать сначала. Пасти скот и растить детей. А у меня в ушах все звенят клинки мечей и слышны боевые клики.
— Но у вас была жена, семья, — неосторожно сказала Кора.
— Вы, наверное, слышали о моей жене, — отозвался Ясон.
Они медленно шли по берегу, к счастью, берег был песчаный, и босиком идти было даже приятно, особенно если спускаешься ближе к воде, где песок плотный, утрамбованный волнами.
— Да, я слышала о Медее, — согласилась Кора. — В вашем голосе звучит отвращение. А знаете ли вы, что, будучи одинок, брошен всеми, ожидая смерти, я еще раз вспомнил всю нашу жизнь с Медеей. И знаете, о чем я догадался? Что она моя жертва. — Я не поняла вас, Ясон, — сказала Кора. — Все, что делала эта дикая, первобытная душа, она делала ради любви ко мне. И не было и не будет уже в мире человека, который готов был бы на все, абсолютно на все, ради того, чтобы угодить возлюбленному. Порой я чувствовал это, а чаще такая любовь меня утомляла и даже пугала. Потому что она не знала границ. Я разделил любовь и деяния, а этого нельзя было делать. Нельзя было умиляться любовью и ужасаться деяниям. Потому что, когда мне было выгодно, я толкал Медею на эти деяния. О силе ее любви знаю лишь я, а о ее преступлениях знает весь мир. В каждом из нас смешан бог и смертный. В каждом… даже в последнем рабе. Так вот во мне правит смертный, а в Медее — богиня. И потому ее поступки нельзя мерить мерками смертных. Но что дозволено богине, то, к сожалению, осуждают в человеке.
— Значит, можно убить и разрезать на куски своего брата…
— Ради любви —да! Но богине, а не смертной.
— И смерть Пелия?
— Медея мстила за меня так, как я хотел бы отомстить в глубинах моего ума. Но, будучи смертным, не посмел. А она посмела — она как бы воплощение моих самых страшных и самых запретных желаний.
— Все это можно объяснить, но тогда она должна была смириться с вашей женитьбой на Главке.
— Может быть, она и смирилась бы, будь простой смертной. Но богиня должна мстить! Мстить мне за то, что я предал ее любовь. — Но мстила не вам!
— Она знала, что для меня смерть Главки горше и больнее, чем собственная смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150