Теперь надо дать сигнал, думал Павлыш. Надо пустить ракету, зажечь
прожектор. Надо позвать на помощь.
Но ракет не было. А если были, поиски их займут еще несколько суток.
Прожекторы разбиты. Есть фонарь, даже два фонаря, но оба довольно слабые,
шлемовые. Ну что же, начнем со шлемовых фонарей.
Павлыш довольно долго стоял у открытого люка, закрывая и открывая
ладонью свет и свободной рукой отмахиваясь от тварей, лезших на свет, как
мотыльки. Огонек не реагировал, - светил так же ярко и ровно. Хозяева его
явно не догадывались о том, что кто-то неподалеку потерпел бедствие.
Потом, хоть это уже вряд ли могло помочь, Павлыш вытащил из корабля
множество предметов, которые могли гореть, и поджег их. Костер был вялым -
в воздухе было слишком мало кислорода, да и твари, слетевшиеся словно на
праздник, бросались в огонь и обугливались, шипели, как мокрые дрова.
Павлыш перевел весь свой запас спирта и после десяти минут борьбы с
тварями, бросил эту затею.
Он отошел к люку и глядел на огонек. Он не мог к нему привыкнуть.
Огонек был из сказки, окошком в домике лесника, костром охотников... А
может быть отсветом под котлом людоеда?
- Ладно, - сказал Павлыш тварям, шевелившимся живой кучей над теплыми
еще, обуглившимися дверцами шкафчиков, книгами и тряпками. - Я пошел.
Ему бы прислушаться к внутреннему голосу, который по долгу службы
должен был объяснить, что путешествие разумнее начать через четверо суток,
когда рассветет и неизвестные ночные твари улягутся спать. Но внутренний
голос молчал - видно и ему казалось невыносимым столь долгое пустое
бездействие.

Хорошо, когда есть решение, которое можно принять. Раньше и этого не
было. Решение требовало действий, многочисленных, разнообразных и спешных.
Чем-то это было похоже на отъезд в отпуск - надо убрать квартиру, оставить
корм рыбкам в аквариуме, договориться с соседкой, чтобы поливала цветы,
выписать стереопленку, позвонить друзьям, позаботиться о билете...
Во-первых, Павлыш отправился в анабиозную камеру. Поход к огоньку мог
продлиться часа три и за это время ничто не должно было нарушить спокойный
сон экипажа. Если что-нибудь с ними произойдет - пропал весь смысл похода.
Павлыш обесточил корабль и подключил к блоку питания камеры уже порядком
севшие аварийные аккумуляторы. Проверил стабильность температуры в ваннах,
контрольную аппаратуру. Насколько Павлыш мог судить - камере ничто не
угрожало. Даже, если Павлыш будет отсутствовать целый месяц. Правда,
человеку, идущему в трехчасовую прогулку по берегу моря, не к чему
планировать на месяц вперед, но прогулка предполагалась несколько
необычная. - Павлыш не без оснований думал, что станет первым человеком,
путешествующим ночью по берегу здешнего моря.
Затем следовало позаботиться о собственном снаряжении, запасе воды и
пищи, оружия (на корабле удалось отыскать пистолет). Наконец, надо было
задраить сломанный люк так, чтобы даже слон (если по ночам здесь бродят
слоны) не смог бы его отворить.
Закончив дела, Павлыш выбрался наружу и неожиданно почувствовал почти
элегическую грусть. Затянувшиеся сумерки - а им видно и конца не будет -
окрасили негостеприимный мир во множество разновидностей черного и серого
цвета и единственной родной вещью в этом царстве был искалеченный
"Компас", печально гудящий под порывами ветра, одинокий и беспомощный.
- Ну-ну, не расстраивайся, - сказал кораблю Павлыш и погладил корпус,
изъязвленный аварийной посадкой. - Я скоро вернусь. Дойду по бережку до
избушки и обратно.
Огонек горел ровно, ждал. Павлыш в последний раз проверил поступление
кислорода, - его хватит на шесть часов, в крайнем случае, можно дышать и
воздухом планеты. Хоть это неприятно и весьма вредно. Павлыш вытащил
пистолет, прицелился в камень на берегу и выстрелил. Луч полоснул по
камню, распилил его пополам и половинки засветились багрово и жарко. Все.
Пора было идти.
Павлыш разгреб башмаком кучу обгоревших тварей, - костер давно уже
погас и остыл. Павлыш перепрыгнул через него - не из молодечества - хотел
узнать достаточно ли надежно все приторочено?
Удобнее идти было по самой кромке пляжа. Здесь волны, забегавшие
языками вялой пены, спрессовали песок и он был упругим и твердым. Фонарь
был пока не нужен, - и так было видно все, что нужно видеть - бесконечная
полоса песка, темная вода слева, черный кустарник на дюнах справа. И так
до бесконечности, до огонька.
Павлыш прошел несколько десятков шагов, остановился, оглянулся на
корабль. Тот был велик, непроницаем и страшно одинок. Несколько раз Павлыш
оглядывался - корабль все уменьшался, мутнел, сливался с небом и где-то, в
конце первого километра пути, Павлыш вдруг понял, как он мал, беззащитен и
чужд морю. И ему стало страшно, и захотелось убежать к кораблю, скрыться в
люке. И он вдруг понадеялся, что забыл что-то очень важное для пути, ради
чего хочешь - не хочешь, придется возвратиться. Но пока он придумывал,
обеспокоилось чувство долга, зашевелился стыд, заскребла под ложечкой
совесть - возвращаться никак было нельзя и тогда Павлыш попытался
представить себя женой Лота, уверить, что обернись он - превратится в
соляной столб. И к утру его слижут жадные до кристаллической соли
обитатели кустов.
Павлыш решил петь. Пел он плохо. И после второго куплета кустарник
замолк, затаился, прислушивался. Кустарнику пение не нравилось.
1 2 3 4 5 6 7