Его контрольные стали сущим бедствием. Некоторые девочки после контрольных работ Вениамина Анатольевича лежали с мокрыми полотенцами на лбу и жалобно стонали.
На жалобы у математика был один ответ:
– Человечество теперь ездит не в каретах и считает не на пальцах.
Если в это время за окном проносилась белая стрела, он указывал на нее и добавлял:
– Это тоже не предел.
И правда, кто-то там рассчитывал новые несущие плоскости, двигатели, от которых, казалось, раскалывается небо.
Однако до этих людей ребятам было мало дела. Их гораздо больше интересовал насущный вопрос – оценка за контрольную по математике.
Выход нашел Рыжик. Он сидел за спиной у Соньки и всегда получал пятерки, хотя не то что трудную задачу, а простой пример не мог решить так, чтобы чего-нибудь не перепутать. Но беда была в том, что Сонька никогда не спешила решать задачу, а иногда и вовсе не решала.
Договориться с Сонькой оказалось проще простого. На контрольную Рыжик приносил ей три листа копирки, и теперь все три ряда были обеспечены добротными шпаргалками.
Сейчас, словно по команде, все повернули головы к Соньке.
А она и не смотрела на доску. Водила угольником с отломленной планочкой по чистому листу.
Сосед Петрицын заглянул в Сонькину тетрадь, поморгал и протер кулаками глаза. Растерянно оглянулся.
– Че? – шепотом спросил у него Рыжик. Петрицын покрутил пальцем возле своего виска, мол, «не того».
Был дан сигнал тревоги: из одного конца класса в другой полетел хлебный мякиш с запиской Рыжику. Текст был короткий: «Не обеспечишь – задавлю. Буль».
Рыжик боялся Толстого Буля. Тот бил так, что никто не видел, и он никогда не оставлял следов; чаще всего – сзади, чуть повыше пояса. Ударит и уйдет, а после этого целую неделю болят почки. В этом году Толстый Буль решил во что бы то ни стало перейти в седьмой класс.
– Я бы сам ему решил, гаду, если б мог, – сказал Рыжик Петрицыну. – Где только Вениамин берет эти задачи?
Математик обернулся и пальцами в мелу приподнял над бровями очки:
– Что там за совещание?
– Вениамин Анатольевич, задачи очень трудные, – сказал председатель совета отряда Володя Татищев.
Он один в классе отказывался от Сонькиных шпаргалок. Если ему их подкладывали, он их незаметно рвал и решал задачи сам. Случалось, хватал пару, но не списывал.
Математик снял очки и, держа их на отлете, ответил:
– Ищите, думайте. Я предпочитаю хороший поиск, хорошую попытку десятку избитых решений. Надо учиться преодолевать трудности в математике.
Соньку манило пространство. Начерченные на бумаге геометрические фигуры ей хотелось увести в беспредельность. Более всего раздражала плоскость обыкновенной бумаги. Она чертила на листках многоугольники, симплексы, затем скручивала листы. Плоскостные изображения приобретали пространственность всегда по спирали.
В интернатской мастерской она склеила из тонюсеньких реечек кубик чуть меньше спичечной коробки и второй – побольше. Один поместила внутри другого, привязала ниточками так, что он висел как раз посередине. Возилась с этой штукой весь день, но получилось хорошо, ровно. Потом у себя в комнате, когда оставалась одна, подвешивала его против настольной лампы и гасила люстру. На стену падало удивительное отражение. Она могла сколько угодно рассматривать его.
Однажды в комнату зашел дежуривший по интернату Вениамин Анатольевич. Он долго стоял у двери, глядя на Соньку, потом тихо подошел:
– Что ты делаешь, Соня?
Сонька испуганно вздрогнула, хотела было оборвать нитку, на которой висел кубик, но математик остановил ее:
– Погоди. Объясни, о чем думаешь?
– Не знаю.
– Почему тебя интересует проекция этой штуки?
– Не знаю.
– Но ведь ты, по-видимому, что-то хочешь здесь понять?
– Да. Только я не знаю, что.
– А что тебе хотелось бы сделать с этой фигурой? Сонька сразу оживилась:
– Распилить наискосок тень.
– И что? – Математик так и впился взглядом в ее напряженные брови.
– А где ни отпили, не получится плоскость. А я никак этого не могу понять.
– Это четырехмерный куб, Соня, вот и все.
И тогда Сонька спросила:
– А что, если перепилить небо?
– Распилить вселенную? Видишь ли, твой кубик висит на нитке неподвижно. И его тень тоже неподвижна. А наша вселенная в пространственном отношении очень неоднородна. Двадцать миллиардов лет назад она представляла собой точку, затем этот чудовищный сгусток раскаленной материи стал быстро расширяться, а его температура – резко падать. Чтобы хоть как-то представить себе это явление, достаточно сказать, что через одну десятитысячную долю секунды после начала взрыва, когда только началась кристаллизация ядерного вещества, размеры вселенной составляли около тридцати километров.
У Соньки от волнения даже расширились зрачки.
– Вот это да… – прошептала она.
– Теперь подумай сама, возможно ли распилить вселенную даже мысленно.
В тот вечер он долго рассказывал Соньке об асимметрии вселенной, о соотношении вещества и антивещества, о черных дырах и квантовой структуре вакуума.
Сонька завороженно слушала его, ее воображению рисовался мир гигантов. От всего этого захватывало дух. В мире существовали силы, которые скручивали даже время.
Куб медленно поворачивался на невидимой нитке, скрещивались, сходились и расходились на стене его многочисленные грани – ничто и нигде не существовало изолированно от окружающих сил.
И сейчас, когда математик писал на доске условия контрольной работы, она думала о разлетающейся вселенной, о кривизне пространства и относительности времени.
Когда Рыжик ткнул ее карандашом в спину, она обернулась, чтобы треснуть его угольником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33