Голова разламывалась от боли, становилось трудно дышать, в глазах потемнело. Девушке начало казаться, что враждебные здания надвигаются на нее, давят, не дают вздохнуть полной грудью. Оглянувшись, она краем глаза заметила, что дома движутся, меняются местами, сходятся в одном месте и расходятся в другом, до неузнаваемости меняя улицу и отнимая возможность выйти тем же путем, что и вошла. Но ей все уже стало не важно, забылась даже боль в плече. Значение имело лишь одно – догнать Ангела, не потерять этот свет в сером тумане. Золотое сияние крыльев не давало ей заблудиться.
Силы тем временем по капле покидали девушку. Каждый шаг давался все тяжелее, ватные ноги подгибались и дрожали, голова, казалось, превратилась в огромный воздушный шар, наполненный болью вместо воздуха. Готовая сдаться, она завернула за угол и замерла, ослепленная ярким сиянием. Ангел стоял перед ней.
Правая часть его прекрасного лица ласково улыбалась ей. Но слева кожа была разодрана, обнажая металлические пластины. На скуле, где сходились две пластины, виднелась ржавчина. Левый глаз, обезображенный, лишенный века и ресниц, горел золотым огнем, но неверным, мерцающим. Девушка не могла оторвать взгляда от огонька, боясь, что он погаснет навек, но сияние, потухнув, вновь вспыхивало в полную силу. Ангел был обнажен. Его когда-то ровная и гладкая кожа износилась, особенно на суставах, и там и тут проглядывали металлические соединения. Гениталии отсутствовали, и на их месте была все та же гладкая и чуть мерцающая кожа.
Скрипя проржавевшим механизмом, Ангел протянул к ней руки. Девушка, стоя неподвижно, изучала бесстрастное лицо, ей снова стало холодно и одиноко, но надежда отказывалась покидать ее сердце.
– Где моя мама? Скажи, ну пожалуйста! – прошептала она. Ангел не отвечал, и ее начала охватывать злость, смешанная с отчаянием. Голос задрожал. – Ну что ты молчишь, где моя мама?
Ангел, все так же безмолвно, вновь протянул к ней руку, но девушка отступила, прошептав:
– Нет!
Девушка пятилась, не в силах отвести взгляд от мерцающего золотого глаза, но тут ее отвлек шорох в темноте, за спиной Ангела. На девушку любопытными глазами-бусинками смотрело маленькое животное. Память услужливо напомнила полузабытую картинку из детского букваря – Обезьяна – начинается на круглую букву «О». Обезьянка рассмотрела человека, затем тявкнула – как-то даже повелительно – и устремилась вниз по улице.
Собрав последние силы, девушка кинулась вслед, вновь петляя по лабиринту улиц. Теперь ее пугал звук крыльев, по спине бежали мурашки от прикосновения холодных металлических пальцев.
Но вот дома, казалось, расступились, вокруг посветлело, дышать стало легче. Она вновь очутилась у разбитого «мерседеса». Обезьянка уселась на его крышу и принялась неторопливо разыскивать в шерстке блох. К девушке она, казалось, потеряла всяческий интерес. Та оглянулась – улица за ее спиной была пуста. Ангел исчез. Истощенная, испуганная и потерянная, она поняла, что больше не может идти, искать, бежать. Открыв заднюю дверцу машины, девушка скользнула на сиденье. Ростки аниса пробивались через ветхую обивку, наполняя машину своим ароматом. Девушка провалилась в сон.

Дэнни-бой весело крутил педали своего велосипеда по Маркет-стрит, направляясь к складам в южной части Города. Строго говоря, то, на чем он ехал, могло называться велосипедом с известной натяжкой: неуклюжая, зато крайне функциональная конструкция, корпус повозки бакалейщика на колесах от горного велосипеда. Она скрипела и подпрыгивала на дороге, но Дэнни не обращал на это внимания, занятый своими мыслями. Вчера он нашел на пепелище дома три электрические лампочки, уцелевшие каким-то чудом, и теперь возвращался поискать еще. Интересно, осталось ли там еще что – на продажу. Помимо этого, ему нужна синяя краска для Золотых Ворот.
Изабель, дворняжка, которую он приютил еще щенком, трусила за гибридом повозки и велосипеда, изредка замирая у очередной машины – там часто селились одичавшие кошки. Было раннее утро, и туман еще не успел до конца рассеяться. Серая дымка кралась по улицам, обнимая фонарные столбы и прижимаясь к стенам домов. Дэнни любовался изящными завитками и причудливыми узорами тумана. Черные мертвые окна казались украшенными кружевными занавесками, как те, которые он однажды видел в богатом доме на Пасифик-Хайт. Интересно, можно ли сделать что-нибудь интересное из тех занавесок? Ну, что-то типа скульптуры, которая меняла бы очертания от ветра? Надо не забыть поделиться этой идеей с Затчем или кем-нибудь еще из скульпторов.
В такие дни Дэнни-бой часто видел в Городе вещи, которые не мог объяснить. Толпа полупрозрачных людей, танцующих на Маркет-стрит под музыку, для него не слышную. Ангелы, летящие над домами. Женщина, правящая колесницей, запряженной огненными конями. Но жизнь «После» научила молодого человека принимать чудо как должное. Картины стали частью его жизни. Он знал, что это видения Города, которые запрятаны где-то глубоко в его сердце, под цементом и асфальтом, но иногда набираются сил и пробиваются на поверхность, как сорняки на улицах. Люди покинули Город, но их сны и мечты остались, поселившись на пепелищах домов, в брошенных машинах, на пустынных улицах. Иногда Дэнни-бою казалось, что сам Город – лишь прекрасный сон его обитателей. Сны мертвых влияли на живых, навевая им странные идеи и фантазии. Лили, например, занялась собиранием черепов. Сейчас ее коллекция украшала витрину универмага «Эмпориум».
Оказавшись на пересечении Маркет-стрит с Пятой авеню, Дэнни решил еще раз глянуть на выставку Лили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78