Мураками Харуки
Девушка из Ипанемы
Харуки Мураками
Девушка из Ипанемы
Вот хороша, стройна, загорела, Идет мимо девушка из Ипанемы.
В ритме самбы, Плавно качаясь, идет...
Но... Отчего я печален?
О... Я хочу ей признаться...
Да!.. Должен я ей открыться...
Но не смотрит она на меня, Лишь на море все смотрит она...
Так девушка из Ипанемы смотрела на море в шестьдесят третьем году. И сейчас, в восемьдесят втором, девушка из Ипанемы смотрит на море точно так же.
Старше она не стала. Запечатанная в свой образ, плывет себе тихонько по морю времени... А может, и стала старше - и тогда ей должно быть уже под сорок. И пусть с этим кто-то не согласится, но она уже, наверное, не такая стройная и не такая загорелая, как тогда. У нее трое детей, а от солнца только кожа болит. Может, она еще вполне хороша собой, но ведь не молода, как двадцать лет назад - что говорить...
Но уж на пластинке она точно старше не стала. Вот она, в бархате тенор-саксофона Стэна Гетца - всегда шестнадцатилетняя, нежная и стройная девушка из Ипанемы. Я включаю проигрыватель, опускаю иглу - и сразу появляется ее фигурка.
О... Я хочу ей признаться...
Да!.. Должен я ей открыться...

Всякий раз, слушая эту песню, я вспоминаю школьный коридор. Темный, немного сырой коридор моей школы. Высокий потолок отзывается эхом, когда шагаешь по бетонному полу. Несколько окон выходят на север, но к ним вплотную подступают горы, и поэтому в коридоре всегда темно. Темно - и тихо, как в склепе. По крайней мере, в моей памяти этот коридор сохранился до ужаса тихим.
А почему так получилось, что я всегда вспоминаю школьный коридор, услышав "Девушку из Ипанемы" - мне и самому не очень понятно. Ведь никакой связи нет. Что это, интересно, за камушки кидает девушка из Ипанемы 63-го года в колодец моей памяти?
Школьный коридор, в свою очередь, вызывает у меня в памяти овощной салат.
Огурцы, помидоры, листья салата, стручковый перец, спаржа, нарезанный кружочками репчатый лук - и все полито розовым соусом "Тысяча островов".
Это, конечно, не означает, что в конце школьного коридора у нас торговали салатами. Коридор заканчивался дверью, а за ней в двадцати пяти метрах находился неказистый бассейн.
Так почему же школьный коридор напоминает мне овощной салат? Здесь тоже, если подумать, связи никакой.
А овощной салат напоминает мне девочку, с которой я когда-то был немножко знаком.
Хотя эта ассоциация как раз вполне объяснима. Она вечно ела одни овощные салаты.
- У тебя уже, хрум-хрум, задание по-английскому, хрум-хрум, сделано?
- Хрум-хрум, нет еще. Хрум-хрум, еще немного, хрум-хрум-хрум, осталось.
Я тоже был большим любителем овощей, так что мы с ней уплетали их на пару. У нее были своеобразные убеждения: она свято верила, что если соблюдать сбалансированную овощную диету, то все в жизни будет идти отлично. Если же и все человечество перейдет на овощи, то воцарится добро и красота, а мир переполнится здоровьем и любовью. Прямо "Земляничные поляны" какие-то...
"Давным-давно, - пишет один философ, - была эпоха, когда между материей и памятью пролегала метафизическая бездна."
Девушка из Ипанемы Шестьдесят Три / Восемьдесят Два продолжает беззвучно идти по метафизическому жаркому пляжу. Пляж очень длинный, на него набегают спокойные белые волны. Ветра совсем нет, горизонт чист. Пахнет морем.
Нещадно жарит солнце.
Я валяюсь под пляжным зонтиком; из ящика со льдом достаю и открываю банку пива. Сколько я их уже выпил? Пять? Шесть? А, черт с ним. Сколько ни пей, все выходит с потом.
А она все идет себе. Бикини простенькой расцветки в обтяжку на загорелом стройном теле.
- Привет, - окликаю я ее.
- Добрый день, - говорит она.
- Пива выпьешь? - приглашаю я.
- Давай! - соглашается она.
И мы вместе пьем пиво под пляжным зонтиком.
- Кстати, - говорю я, - кажется, я тебя уже встречал здесь - в шестьдесят третьем году. И место то же, и время суток...
- Ничего себе... Так давно?
- Ну да...
Она залпом отпивает половину, и смотрит в банку через дырочку.
- Может, и встречал... В шестьдесят третьем году, говоришь? Хм, в шестьдесят третьем... Могли и встретиться.
- Ты совсем не меняешься, да?
- Так я же метафизическая девушка.
- А тогда ты на меня совсем внимания не обращала. Только и глядела, что на море...
- Все может быть, - говорит она. И смеется: - Слушай, а можно еще пива?
- Да конечно, - говорю я и открываю ей банку. - А ты что же: так с тех пор и идешь по пляжу?
- Ну да.
- И подошвам не горячо?
- Нисколько. У меня очень метафизические подошвы. Хочешь посмотреть?
- Давай.
Она вытягивает стройные ноги и показывает мне свои подошвы. Великолепные метафизические подошвы. Я легонько касаюсь их пальцами. И не горячие, и не холодные. Я трогаю их - и раздается еле слышный шум волн. И даже шум этот - очень метафизический.
Мы пьем с ней пиво, больше ни слова не говоря. Солнце даже не шелохнется.
Время стоит на месте. Ощущения затянутого в зазеркалье.
- Когда я думаю о тебе, все время вспоминаю школьный коридор, - говорю я. - С чего бы это?
- Суть человека - в его сложности, - говорит она. - Предметом науки о человеке является не объект, а находящийся внутри тела субъект.
- Хм-м, - говорю я.
- В общем, ты живи себе. Живи, живи, живи - и все. А я просто - девушка с метафизическими подошвами.
С этими словами Девушка из Ипанемы Шестьдесят Три / Восемьдесят Два стряхивает с коленей приставший песок и поднимается.
- Спасибо за пиво.
- Пожалуйста.
Бывает, я натыкаюсь на нее в вагоне метро. Тогда она посылает мне улыбку, словно говоря: "Спасибо, что угостил тогда". Мы не обменялись с ней ни словечком с тех пор - но мне кажется, наши души как-то связаны.
1 2