Мураками Харуки
Авария на Нью-Йоркской шахте
Харуки Мураками
Авария на Нью-Йоркской шахте
Что же спасатели? Неужели
Бросили нас, ушли.
Разуверились, не сумели
К нам пробиться сквозь толщу земли?
Из песни "Авария на Нью-йоркской шахте"
Группа "Би джиз".
Всякий раз как надвигается тайфун и вот-вот хлынет дождь, он направляет стопы в зоопарк. Чудной привычке он подвержен уже лет десять. Человек этот -- мой друг. Когда весь честной люд перед ненастьем закрывает ставни и проверяет, на месте ли транзисторы и карманные фонарики, он заворачивается в плащ-накидку, которая досталась ему из запасов американского обмундирования времен вьетнамской войны, рассовывает по карманам банки с пивом и выходит из дому.
Если не повезет, ворота зоопарка окажутся запертыми.
"Зоопарк закрыт по случаю непогоды".
В этом, пожалуй, есть резон. Ну кто, в самом деле, явится в такую скверную погоду, да еще под вечер, чтобы поглазеть на зебру или жирафа?
Он принимает это как должное, присаживается на каменную белочку -- их изваяния рядком стоят перед воротами, выпивает тепловатое пиво и возвращается домой.
Если повезет, ворота открыты,
Заплатив за билет, он входит внутрь, не без труда раскуривает размокшую сигарету и прилежно, одну за другой, обходит клетки с животными.
Животные ведут себя по-разному: то боязливо наблюдают за дождем из домиков, то, когда ветер крепчает, начинают возбужденно метаться но клетке, если же резко меняется атмосферное давление -- впадают в панику или приходят в ярость.
Обычно он устраивается перед клеткой бенгальского тигра -- этот больше других негодует на стихию и выпивает здесь баночку пива. Потом еще пару банок в обезьяннике, где помещается горилла. К тайфуну она безразлична, но с неизменным сочувствием наблюдает за странной фигурой -- не то человека, не то водяного,-- сидящей на цементном полу с банкой пива.
Он говорит: "Чувствуешь себя так, будто оказался с ней один на один в сломанном лифте".
Впрочем, если не брать во внимание эти его вечерние прогулки в непогоду, то он в высшей степени серьезный человек.
Служит в одной иностранной торговой фирме, не слишком известной, но с хорошей репутацией; живет холостяком в чистенькой квартирке; каждые полгода меняет подружек. С какой стати он это делает, мне совершенно непонятно. Все они похожи одна на другую, как если бы возникли путем клеточного деления.
Многие почему-то забрали себе в голову, что он заурядный, недалекий тип, однако его самого это, кажется, ничуть не тревожит. У него имеется автомобиль, подержанный, но в хорошем состоянии, полное собрание сочинений Бальзака и костюм для похорон -- черный пиджак, черный галстук и черные штиблеты.
Когда кто-нибудь из моих близких покидает этот мир, я звоню ему, чтобы попросить взаймы пиджак, галстук и туфли. Пиджак и туфли мне на размер велики, но тут уж не до роскоши.
Когда кто-нибудь из моих близких покидает этот мир, я звоню ему, чтобы попросить взаймы пиджак, галстук и туфли. Пиджак и туфли мне нa размер велики, но тут уж не до роскоши.
-- Виноват,-- говорю я, -- опять похороны.
-- Пожалуйста, пожалуйста,-- неизменно отвечает он.
На такси до него ехать минут пятнадцать.
Когда я приезжаю, на столе уже разложены аккуратно отутюженные пиджак и галстук, башмаки начищены до блеска, а в холодильнике остывает полдюжины импортного пива. Такой вот субъект. -- Я тут как-то в зоопарке видел кошку, говорит он, откупоривая пиво.
-- Да, пару недель назад был в командировке на Хоккайдо, заглянул я в тамошний зоопарк, вижу небольшая такая клетка, на ней написано "Кошка", и внутри действительно спит кошка. -- И что за кошка?
-- Самая обыкновенная. Рыжая в полоску, с коротким хвостом, страшно толстая. Развалилась и дрыхнет.
-- Выходит, кошки на Хоккайдо в диковинку? -- говорю. -- Да брось ты!
-- А вообще-то почему бы и не держать кошку в зоопарке? -- рискнул я порассуждать. Что, кошка -- не животное?
Как-то не принято. В конце концов, что кошка, что собака-обыкновеннейшие твари. Специально платить, чтобы на них посмотреть? Toго не стоит, сказал он. Все равно что на людей. В самом деле, согласился я.
Когда мы выпили все припасенное пиво, он тщательно сложил галстук, пиджак в виниловом чехле и коробку с туфлями в большой бумажный мешок. Будто на пикник меня собирал.
-- Твой вечный должник,-- сказал я.
-- Не бери в голову...
Пиджак был сшит три года назад, но вряд ли он хоть раз надевал его.
-- Не умирает никто, пояснил он. -- Странное дело, с тех пор как я обзавелся этим пиджаком, все до единого живы-здоровы.
-- Это уж как водится.
-- Вот именно, -- сказал он.
* * *
У меня же в тот год случилось кошмарное количество похорон. Друзья, нынешние и бывшие, уходили один за другим. Картина была плачевная, прямо кукурузное поле, иссохшее под палящим солнцем, Было мне тогда двадцать восемь.
Все вокруг были в общем-то сверстниками. Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. Не те, вроде, годы, когда положено умирать.
Считается, что в двадцать один погибают поэты; революционеры и рок-музыканты -- в двадцать четыре. Я был почти уверен: стоит только проскочить этот рубеж и можно дальше какое-то время жить безбедно.
А уж если ты миновал и "смертельный поворот" -- тот возраст, который по народному поверью считается опасным1, -- значит выбрался-таки из сырого с тусклым освещением тоннеля. Лети прямо к цели (даже если не больно-то хочется) по широкому шестирядному шоссе!
Все мы теперь ходили подстриженными, неукоснительно брились по утрам. Не были ни поэтами, ни революционерами, ни рок-музыкантами. Бросили в пьяном виде дрыхнуть в телефонных будках, перестали целыми пакетами лопать вишни в метро по вечерам, врубать на рассвете на полную мощность пластинки с записью группы "Doors".
1 2 3 4