Выложенные елочкой дубовые плитки паркета блестели, как зеркала, и каблуки официанта цокали по ним легко и приятно. Туфли у официанта были явно дороже моих. В вазах стояли свежие цветы, а на белой стене красовалась картина какого-то модерниста, с первого взгляда понятно: оригинал. Пробежав глазами винный лист, я заказал белого вина поблагороднее; из легких же закусок попросил для обоих фазаний паштет, заливное из окуня и печень морского черта в сметане. Она, усердно покопавшись в меню, заказала суп из морской черепахи и заливной язык; я выбрал суп из морских ежей, ростбиф с петрушкой в японском соусе и салат из помидоров. Половина моего месячного оклада, похоже, улетала в тартарары.— Однако, достойное заведение, — сказала она. — И часто ты здесь бываешь?— Иногда, только по работе. По мне, когда один, уж лучше выпить сакэ в обычном баре, ну и соответственно закусить. Чувствуешь себя гораздо свободнее: не надо забивать голову лишними вещами.— И что ты обычно ешь в баре?— Да что угодно. Чаще всего — сэндвичи с омлетом.— Сэндвичи с омлетом!.. — повторила она. — Значит, каждый день ты ужинаешь в баре сэндвичами с омлетом?— Ну, не каждый день. Где-то раз в три дня готовлю и дома...— Но два дня из трех ты все-таки ешь в баре сэндвичи с омлетом, так?— Да, пожалуй...— А почему именно сэндвичи с омлетом?— В хороших барах всегда готовят хороший сэндвич с омлетом.— Тьфу!... — сказала она. — Ненормальный какой-то.— Абсолютно нормальный! — сказал я.Совершенно не представляя, как сменить тему, я замолчал и какое-то время сидел, уставившись на окурки в пепельнице посередине стола.— Разговор — о работе? — намекнула она.— Я уже говорил вчера — работа закончена полностью. Нет никаких проблем. И разговора никакого нет.Из кармана сумочки она достала пачку тонких, длинных ментоловых сигарет и, вопрошая одними глазами: «Ну, и...?» — прикурила от ресторанных спичек. Я совсем уже открыл было рот, но тут за моей спиной вновь послышалось решительное цоканье каблуков. С особенной улыбкой, словно показывая портрет единственного сына, метрдотель повернул бутылку этикеткой ко мне. Я кивнул ему — и он, вынув пробку с едва слышным, ласкающим ухо щелчком, разлил вино по глотку на бокал. Я ощутил на языке концентрированный вкус денег. Метрдотель удалился, и два официанта, сменяя друг друга, выставили на стол три больших блюда и пару тарелок. Затем официанты исчезли, и мы снова остались вдвоем.— Очень хотелось увидать твои уши. Чего бы это ни стоило, — сказал я откровенно.Не отвечая ни слова, она положила себе паштета с печенью и пригубила вино.— Что, зря побеспокоил?Она еле заметно улыбнулась:— Хорошую французскую кухню очень трудно назвать беспокойством...— А разговор об ушах — беспокойство?— Тоже нет. Все ведь зависит от угла зрения, верно?— Так давай говорить под твоим любимым углом.Она поднесла ко рту вилку и слегка изогнулась, потянувшись навстречу руке.— Говори, что думаешь. Вот и будет «под моим любимым углом».Мы помолчали какое-то время, занятые едой и вином.— Я сворачиваю за угол, — заговорил я. — И кто-то впереди меня тоже сворачивает— за следующий угол. Мне не видно, кто это. Я у успеваю разглядеть лишь краешек белой одежды, мелькнувший в последний момент. Этот белый лоскут мельтешит, почти ускользая из виду, — но никак нельзя отделаться от него совсем... Знакомо тебе такое?— Вроде знакомо...— Вот такое же ощущение у меня от твоих ушей.Вновь погрузившись в молчание, мы продолжали ужин. Я подлил вина ей, потом себе.— Ты же не о картинке в голове говоришь, а о самом ощущении, так ведь? — уточнила она.— Конечно!— А раньше ты никогда подобного не испытывал?Немного подумав, я покачал головой:— Нет.— Получается, все из-за моих ушей?— Я не уверен... Уверенность в чем-то — вообще, очень скользкая штука... К тому же, я еще ни разу не слышал, чтобы форма ушей вызывала у кого-то все время одни и те же чувства...— Ну, один мой знакомый всегда начинает чихать при виде носа Фарры Фосетт-старшей. А согласись: в том же чихании очень много чисто психологического. Какая-то причина причина порождает однажды случайное следствие — и вот то и другое уже связано в нас, да так, что не разорвать...— Я, конечно, не знаю, что там с носом у Фарры Фосетт-старшей Американская кинозвезда 70-х годов. Отличалась особо длинным носом

... — начал я, отхлебнул вина и забыл, что хотел сказать.— В твоем случае — что-то другое? — спросила она.— М-м-да, немного другое, — ответил я. — Что-то совершенно неуловимое — и в то же время страшно конкретное, важное... — Я развел руки на метровую ширину — и резко сдвинул ладони до промежутка в какие-то пять сантиметров. — Не знаю, как лучше сказать...— Феномен концентрации на неосознанных мотивах.— Именно так! — сказал я. — Ого, да ты раз в десять умнее меня!— Я ходила на курсы.— На курсы?— Да. Заочные курсы по психологии.Мы разделили на двоих остатки паштета. Я опять забыл, что хотел сказать.— Значит, ты пока еще не уловил, что за связь между моими ушами и твоим ощущением?— Ну да, — сказал я. — Никак не пойму: то ли твои уши хотят мне что-то сказать напрямую, то ли что-то еще обращается ко мне через твои уши как через посредника...Не отнимая рук от стола, она слегка повела плечами.— А это твое ощущение — приятное или неприятное?— Ни то, ни другое. А может, и то, и другое вместе... Не знаю.Стиснув в пальцах бокал с вином, она некоторое время очень внимательно изучала мое лицо.— Мне кажется, тебе бы следовало научиться поточнее выражать свои чувства.— Ага. Вот и с оборотами речи ни к черту, верно? — добавил я.Она улыбнулась:— Ну, не так все ужасно..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16