Розовский взял себе имя величайшего двойного агента английской поэзии. Как я уже говорил, я уверен, что Розовский сделал это нарочно, чтобы поддеть высоколобых интеллектуалов.
– Вы хотите сказать, что меня еще во время учебы в колледже завербовали в какую-то подставную организацию и все, что я делал после этого, было обманом, подлогом, – я вас правильно понимаю?
– Правильно – за одним исключением. Эти махинации начались не тогда. Они начались раньше. Гораздо раньше.
Данне снова пробежался по клавишам, и на экране возникло еще одно оцифрованное изображение. На левом экране Ник увидел своего отца, генерала Джорджа Брайсона, сильного, красивого мужчину с квадратным подбородком, и рядом с ним – свою мать, Нину Лоринг Брайсон, тихую, мягкую женщину, дававшую уроки игры на пианино и без единого слова жалобы следовавшую за мужем, которого то и дело переводили с места на место. На правом появилась другая картинка – расплывчатая фотография из полицейского файла, запечатлевшая искореженный автомобиль на заснеженной горной дороге. Старая, памятная боль ударила Брайсона под дых; даже после стольких лет она оставалась почти невыносимой.
– Если не возражаете, Брайсон, я хотел бы вас кое о чем спросить. Вы верите, что это был несчастный случай? Вам тогда сравнялось пятнадцать лет – вы уже были блестящим студентом, прекрасным спортсменом, великолепным образчиком американской молодежи, и все такое прочее. И вдруг ваши родители в одночасье погибли. Ваши крестные забрали вас...
– Дядя Пит, – бесцветным тоном произнес Брайсон. Он находился сейчас в своем собственном мире, мире, заполненном потрясением и болью. – Питер Мунро.
– Да, именно так его звали, но это не было его настоящим именем. Он позаботился о том, чтобы вы поступили именно в тот колледж, который нужно, и принял много других решений у вас за спиной. Все это значительно повышало вероятность того, что в конечном итоге вы окажетесь у них в руках. Я имею в виду Директорат.
– Вы утверждаете, что, когда мне исполнилось пятнадцать, мои родители были убиты, – ошеломленно протянул Брайсон. – Вы утверждаете, что вся моя жизнь была одним... грандиозным обманом.
Данне заколебался и, поморщившись, мягко произнес:
– Если это вас сколько-нибудь утешит, вы были не одиноки. Подобная участь постигла десятки людей. Просто вы оказались самым значительным успехом Директората.
Брайсону хотелось настаивать на своем, спорить с церэушником, вскрыть нелогичность его доводов, указать на изъяны в рассуждениях. Но вместо этого Ник почувствовал, что силы покидают его, голова кружится, и его захлестывает мучительное ощущение вины. Если Данне сказал правду – хотя бы отчасти, – что тогда в его жизни было настоящим? Что было правдой? Знал ли он, Ник Брайсон, кто он такой на самом деле?
– А Елена? – с каменным выражением лица спросил он, не желая слышать ответ.
– Да, Елена Петреску тоже. Интересный случай. Мы полагаем, что она была агентом румынской Секуритате и ее перевели в Директорат, чтобы следить за вами.
Елена... нет, этого не может быть! Она не могла быть агентом Секуритате! Ее отец был врагом Секуритате – отважный математик, выступивший против правительства. И Елена... он спас ее и ее родителей, они строили совместную жизнь...
* * *
Они ехали верхом вдоль бесконечной полосы пустынного песчаного пляжа на одном из островов Карибского моря. Сперва они пустили лошадей в галоп, потом постепенно перешли на рысь. Луна заливала все вокруг серебристым светом. Ночь дышала прохладой.
– И весь этот остров – наш, Николас? – в восторге воскликнула Елена. – У меня такое чувство, будто мы здесь одни, будто все, что мы видим, принадлежит нам!
– Так и есть, любовь моя, – отозвался Брайсон, заражаясь ее безудержным весельем. – Разве я тебе не говорил? Я снял деньги с дискреционных счетов и купил этот остров.
Радостный смех Елены звучал словно музыка.
– Николас, ты ужасен!
– «Ник-о-лас» – мне нравится, как ты произносишь мое имя. Где ты научилась так хорошо ездить верхом? Я даже не знал, что в Румынии есть лошади.
– Ну конечно же, есть! Я училась верховой езде на ферме у моей бабушки Николеты, в предгорьях Карпат. Я ездила на гуцульской лошадке. Их разводят для работы в горах, но они прекрасно подходят для верховой езды – такие проворные, сильные и надежные.
– Ты как будто говоришь о себе.
Волны накатывались на берег, совсем рядом с ними, и с шумом рассыпались. Елена снова рассмеялась.
– Ты на самом деле так и не видел моей страны – ведь правда, дорогой? Коммунисты совершенно изуродовали Бухарест, но сельские края – Трансильвания и Карпаты – по-прежнему прекрасны. Там все еще живут по старинке и ездят на телегах. Когда мы уставали от университетской жизни, то уезжали к Николете, в Драгославеле. Она кормила нас мамалыгой, кашей из кукурузной муки, и киорбой – это мой любимый суп.
– Ты скучаешь по родине.
– Немного. Но больше всего я скучаю по родителям. Мне очень их не хватает. Это просто ужасно, что я не могу повидаться с ними. Эти телефонные звонки по засекреченной линии, пару раз в год – мне этого недостаточно!
– Но, по крайней мере, они находятся в безопасности. У твоего отца много врагов. Они убили бы его, если бы знали, где он находится. Остатки Секуритате – профессиональные убийцы. Они винят твоего отца в раскрытии кодов – ведь это привело к падению правительства Чаушеску, позволявшего им властвовать. Теперь им самим приходится скрываться и в Румынии, и за ее пределами, но они ничего не забыли. Они образуют особые команды из так называемых «чистильщиков», выслеживают старых врагов и уничтожают их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31