Одетые в черное люди открыли огонь из всех стволов. Женщины бросались на детей, прикрывая их своими телами, а его братья грудью ложились на выстрелы, сотрясающие ночь. Вопль ужаса, боли и ярости нарастал в слепящем свете, заливавшем место казни. Курился дым; тела замирали в окровавленных одеждах. Детей перерезало пополам, пули разрывали рты и глазницы. Лохмотья мяса, внутренностей, осколки черепов пронзали клубящееся марево. Тело ребенка лопнуло на руках матери. А Фонтини-Кристи так и не смог высвободиться из крепких рук Барцини, не смог соединиться со своими родными.
Он чувствовал, как огромная тяжесть прижимает его к земле, давит, стискивает нижнюю челюсть, не давая ни единому звуку сорваться с его губ.
И вдруг сквозь какофонию стрельбы и криков прорезались слова. Голос был громовым, он заглушил автоматные очереди, но не остановил их.
Это кричал отец. Он взывал к нему из бездны смерти:
— Шамполюк... Цюрих — это Шамполюк!.. Цюрих — это река... Шамполю-ю-ю-ю-юк!
Витторио впился зубами в пальцы, зажимавшие ему рот, ломавшие челюсти. На какое-то мгновение ему удалось высвободить руку — руку с пистолетом, — он попытался поднять ее и выстрелить.
Но не смог. На него вновь навалилась страшная тяжесть, ему до боли вывернули запястье, пистолет выпал из пальцев. Исполинская рука пригибала его голову к холодной земле. Он ощутил на губах привкус крови, она мешалась с грязью.
Из смертельной бездны вновь полетел громовой крик:
— Шамполюк! И все затихло.
Глава 3
30 декабря 1939 года
«Шамполюк... Цюрих — это Шамполюк... Цюрих — это река...»
Слова утонули в криках и стрельбе. Перед его мысленным взором сиял белый свет прожекторов, клубился пороховой дым, текли красные реки крови, в ушах стояли вопли ужаса и невыносимой боли.
Он стал свидетелем казни. Сильных мужчин, дрожащих от страха детей, жен и матерей. Его родных.
О Боже!
Витторио обхватил руками голову и уткнулся лицом в грубое домотканое покрывало крестьянской кровати, слезы заструились у него по щекам. Это была ткань, не дорожная грязь; его куда-то перенесли. Последнее, что он помнил, — как его лицо вжали в глинистую почву. Притиснули, не давая пошевелиться, и он лежал ослепленный, чувствуя во рту теплую кровь и холодную землю...
Лишь слух его был свидетелем катастрофы.
— Шамполюк!
Матерь Божья...
Все семейство Фонтини-Кристи уничтожили в свете прожекторов Кампо-ди-Фьори. Всех Фонтини-Кристи, кроме одного. И он отомстит Риму. Последний из Фонтини-Кристи сдерет мясо, слой за слоем, с лица дуче, оставив напоследок глаза, куда он медленно вонзит лезвие ножа.
— Витторио, Витторио...
Он слышал свое имя и все же не слышал его. Это был шепот, тревожный шепот, грезы страдания.
— Витторио! — Кто-то сжал ему руку. Шепот донесся откуда-то сверху, из темноты. В нескольких дюймах от своего лица он увидел глаза и губы Гвидо Барцини. Печальные глаза конюха поблескивали в полумраке.
— Барцини! — только и мог он вымолвить.
— Простите меня. У меня не было выбора. Вас бы убили вместе с остальными.
— Да, знаю. Казнили бы. Но за что? Во имя всего святого, за что?
— Немцы. Это все, что нам пока известно. Немцы хотели уничтожить Фонтини-Кристи. Они хотят убить и вас. Все порты, аэродромы и дороги в Северной Италии блокированы.
— Рим позволил это сделать! — Витторио еще ощущал на языке вкус крови, еще чувствовал боль в челюсти.
— Рим затаился, — тихо сказал Барцини. — Лишь немногие нарушают молчание.
— Что они говорят?
— То, что им приказали говорить, немцы. Что Фонтини-Кристи были предателями и что их убили итальянцы. Что семья помогала французам, посылая деньги и оружие через границу.
— Бред!
— А в Риме сплошной бред. И полно трусов. Поймали осведомителя. Он висит вниз головой на пьяцца дель-Дуомо. Его тело изрешечено пулями, а язык прибит гвоздем к черепу. На шею партизаны повесили табличку: «Этот гад предал Италию, его кровь течет из стигматов Фонтини-Кристи».
Витторио отвернулся. Воспоминания жгли: пороховой дым в белом свете прожекторов, трупы, распростертые на земле, густо-красные пятна, казнь детей...
— Шамполюк, — прошептал Витторио.
— Прошу прощения?
— Мой отец. Умирая под выстрелами, он прокричал название: Шамполюк. Что-то произошло в Шамполюке.
— Что это значит?
— Не знаю. Шамполюк находится в Альпах, высоко в горах. «Цюрих — это Шамполюк. Цюрих — это река». Так отец кричал перед смертью. Но в Шамполюке нет реки.
— Ничем не могу вам помочь, — сказал Барцини. Он выпрямился, встревоженно глядя на Витторио и взволнованно потирая руки. — Теперь у нас нет времени думать об этом. Не теперь.
Витторио взглянул на смущенного работника, сидевшего на краю кровати. В комнате были грубые дощатые стены. В десяти — пятнадцати шагах от кровати — приоткрытая дверь, но ни одного окна. Стояло еще несколько кроватей — он не мог их сосчитать. Это был барак.
— Где мы?
— К югу от Бавено. На козьей ферме.
— Как мы сюда попали?
— Лучше и не спрашивайте. Ребята с реки привезли нас сюда. Они встречали нас с машиной на дороге от Кампо-ди-Фьори. Партизан из Рима кумекает в лекарствах. Он сделал вам усыпляющий укол.
— Ты перенес меня с насыпи к западной дороге?
—Да.
— Но это же больше мили.
— Может быть. Вы большой, но не тяжелый. — Барцини встал.
— Ты спас мне жизнь. — Витторио уперся руками в грубое одеяло и сел на кровати, прислонившись спиной к стене.
— Своей смертью не отомстишь.
— Я понимаю.
— Нам надо уходить. Вам уезжать из Италии, мне возвращаться в Кампо-ди-Фьори.
— Ты возвращаешься?
— Там я могу сделать больше. Принести им больше вреда.
Фонтини-Кристи некоторое время смотрел на Барцини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21