Думай о том хорошем, что было между нами. Впусти меня снова в свою жизнь, Уоррен.
Уоррен понимал, что она была даже не просто искренна. Она знала, чего хотела, и боролась за это; и вместе с тем она пыталась пролить свет и на его жизнь. Чарм была взрослой женщиной со сложным характером, любящей, способной совершать ошибки. И где-то за всеми ее словами чувствовалась нежность, та нежность, которую Уоррен сразу же вспомнил, но которая была закрыта от него новым чувством, рожденным потерей.
– Почему же я, Чарм? Что во мне такого особенного? Неужели, в конце концов, не все мужчины такие же?
Уоррен не напрашивался на комплимент. Это его действительно интересовало.
– Я не особенно опытна в этом вопросе, – сказала Чарм. – Я знала не так и много мужчин. Но я знаю тебя, а ты всегда стараешься делать как можно лучше и для людей, и при решении каких-то проблем. К тому же у меня такое чувство, что твое лучшее тоже все время улучшается. Я люблю тебя за то, что ты этого достигаешь. А особенное – это мы. Здесь нет ничего уникального, но особенное есть. Потому что мы с тобой уже имеем свою историю. Мы кое-что создали. Я знаю, что мы снова сможем сложить все это вместе, если будем добры друг к другу. Мы с тобой были партнерами, и мы снова можем ими стать.
Такими же были и его мысли, те мысли, которые он не способен был выговорить. То, что она сейчас вторила ему, заставило Уоррена поколебаться. Ее слова и то, как Чарм на него смотрела – грустно, сдерживая слезы, словно ребенок, выпрашивающий запретные сладости, – царапнуло по его сердцу, а затем пробило туда дорогу. Уоррен почувствовал, что в нем произошла какая-то перемена. Его опечалили трудности Чарм, на душе у него стало горько. Это было окончание.
– Я хочу от тебя детей, Уоррен, – сказала она. – Я не хочу иметь ребенка ни от кого, кроме тебя.
– Это новый мотив, – заметил Уоррен. Он вспомнил о своей боли больше года назад.
– Я понимаю, – сказала Чарм покраснев. – Но ты тогда сбился с дороги, а я была идиоткой. Я не знала, как тебе помочь, и от этого тоже чувствовала себя неудачницей. Пожалуйста, прости меня за это.
– Я прощаю, – сказал Уоррен. – Чарм, мне нужно время. Я не хочу, чтобы меня торопили. И я не могу обещать тебе чертовски много.
– Чем больше времени ты проводишь с ней, – возразила Чарм, – тем меньше шансов остается у меня. Это уравнение. Я дам тебе время, ты знаешь, что дам. Но я не могу вечно оставаться поблизости. Думаю, что я соглашусь на работу в сфере частного бизнеса в Бостоне.
– Неужели? – Уоррен увидел, какую энергию придавала ей эта мысль. – Ты хочешь принять ту должность?
– Если мы снова не будем вместе, то да. Если мы сможем сойтись опять, то, по-видимому, нет. Ведь твоя жизнь здесь.
– Сейчас я должен идти, – сказал Уоррен, взглянув на свои часы. – Я на процессе в “двести девяносто девятом”, и мне необходимо кое с кем встретиться перед зданием суда. Мне нельзя опаздывать.
– Ты меня хоть сколько-нибудь любишь, Уоррен?
– Да. С этим я ничего не могу поделать.
К щекам Чарм, которые только что были бледны, прилила краска. Чарм с благодарностью и на какое-то мгновение даже счастливо посмотрела на Уоррена. Глаза ее заблестели.
– Позвони мне, – сказала она.

Он стоял перед зданием суда, вспотевший, несмотря на то, что находился в тени, засунув руки в карманы брюк. Он рассчитывал на то, что его свидетели все-таки появятся, хотя в глубине души понимал, что всякое возможно. Администрация гостиницы “Рейвендейл” уже выражала свои претензии: один из заместителей администратора постучался в его дверь и заявил, что это не ночлежка для бездомных бродяг. Уоррен сходил в отдел регистрации, к Дженис, и объяснил:
– Это свидетели по делу о предумышленном убийстве. Они находятся здесь “на хранении”. Пожалуйста, помогите мне, если можете.
Дженис сказала:
– Доверьте это дело мне.
Больше никаких жалоб он не слышал. Уоррен передал Джима Денди в руки Педро.
– Что бы ни случилось, не позволяй ему пить завтра утром. Даже пиво. Ты и Армандо можете сесть на него, если понадобится. Держите его под душем. Я предпочел бы, чтобы он надел рубашку и брюки, а не эту солдатскую куртку. И будьте на месте ровно в час – по американскому времени, а не по мексиканскому. Если вы не приедете, вы можете убить вашего друга Гектора.
– Верь мне, амиго, – сказал Педро.
За сегодняшнее утро Уоррен позвонил в “Рейвендейл” уже дважды: один раз из своего офиса, другой – от Рика.
– Все в порядке, – оба раза ответил Педро. – Мы приедем туда. В один час по времени гринго.
В час двадцать подъехало такси с сидящими в нем Педро и Джимом Денди. Улыбаясь, Педро поднял кулак с задранным вверх большим пальцем. Опоздали на двадцать минут, подумал Уоррен. Совсем неплохо. Он приглашал их с запасом в полчаса.

* * *

Уоррен отозвал Нэнси Гудпастер в ее офис и закрыл за собой дверь.
– Нэнси, то, что ты сделала в тот раз у судейского стола, когда поддержала меня насчет сказанного судьей в кабинете, – это было чертовски смело. Я думаю, ты не захочешь осудить невинного человека.
Гудпастер сказала:
– Обещаю тебе, это я хотела бы сделать меньше всего на свете.
– У меня есть человек, который засвидетельствует, что он взял бумажник Дан Хо Трунга. Это только одна часть из того, что он скажет, но он не захочет даже подняться на свидетельское место, если не получит неприкосновенности от обвинения в воровстве. Я собираюсь подать ходатайство насчет этой неприкосновенности. Не задерживай нас этим. Ты не пожалеешь.
Нэнси Гудпастер задумалась.
– Хорошо, – сказала она. – Я тебе верю.
Это были одни из самых приятных слов, когда-либо слышанных Уорреном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134