— Я заметил, как у капрала Страуда глаза на лоб полезли.
Наступило долгое молчание. Наконец полковник Фаулер сказал:
— Хорошо, я разрешаю взять расческу или щетку для волос. Но если вы притронетесь к чему-нибудь еще, я предъявлю вам официальное обвинение в превышении полномочий.
— Спасибо, сэр. Вы дадите указания дежурному сержанту?
— Пусть возьмет трубку.
— Хорошо, сэр. — Я подал знак Страуду. Он вышел и привел сержанта Кормана.
— С вами хочет говорить полковник Фаулер, адъютант начальника базы.
Он неохотно взял трубку. Его реплики в диалоге звучали на редкость однообразно: «Так точно, сэр. Так точно, сэр. Так точно, сэр». Повесив трубку, он сказал мне:
— Если вы посидите у телефонов, я попробую разыскать расческу или щетку для волос.
— Прекрасно. Заверните ее в носовой платок.
Он взял связку ключей. Я слышал, как удалялись его шаги в коридоре.
— Мы подождем на свежем воздухе, — сказал я капралу Страуду. — Возьмите у сержанта предмет и принесите мне.
— Хорошо, сэр.
Капрал был рад помочь в таком загадочном деле. Мы с Синтией вышли. Фары у патрульной машины были по-прежнему зажжены.
— Да, порядки тут строгие, — заметила Синтия.
— Когда проводишь эксперименты по технике допросов и промыванию мозгов, по деморализации и устрашению противника, чужие глаза и уши ни к чему.
— Так вот чем она занималась...
— У них есть особые камеры, где содержатся добровольцы для их опытов, и лагерь людей, которые играют роль военнопленных.
— Откуда ты все это знаешь?
— Год назад я работал с одним психиатром, привлекал его к расследованию. Он числился в штате этого учебного центра. Потом не выдержал — подал рапорт о переводе.
— Наверное, эта обстановка плохо на тебя действует.
— Да уж, куда хуже... Знаешь, в медицинской карте Энн Кемпбелл я наткнулся на случайно попавший туда листок с цитатой из Ницше: «Тот, кто сражается с чудовищем, должен остерегаться, как бы в пылу сражений самому не превратиться в чудовище. Когда слишком долго вглядываешься в бездну, бездна тоже посмотрит тебе в глаза».
— Как же этот листок попал туда?
— Не знаю, но мне кажется, я понимаю эту цитату.
— Думаю, мы оба понимаем, — грустно сказала Синтия. — Иногда мне хочется зарабатывать себе на жизнь другим способом. Опротивело заниматься пробами из влагалища и анализами спермы. Опротивело выслушивать насильников и их жертвы.
— Да, этим можно заниматься от силы лет десять. Я уже почти двадцать оттрубил. Хватит, распутываю эту историю и завязываю.
— Каждый раз так говоришь?
— Конечно.
Из здания вышел капрал Страуд. Он нес что-то в руках и улыбался.
— Он нашел это, — сказал капрал и подал мне щетку для волос, обернутую в носовой платок.
— Вы, конечно, знаете порядок. Мне нужно от вас письменное заявление о том, кем, когда, где и как обнаружена изъятая вещь. Понятно? Запечатайте заявление в конверт, подпишите «Бреннер» и доставьте в ваше управление не позднее шести ноль-ноль.
— Будет сделано, сэр.
— Вы, случайно, не знаете, на какой машине ездит полковник Мур?
— Дайте подумать... машина у него старая, побитая вся развалюха... серый седан... да, точно: «форд-ферлейн» восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года.
— Спасибо, вы нам очень помогли... Смотрите, это дело засекречено.
Капрал Страуд кивнул.
— Если что еще нужно о полковнике Муре, только свистните. Если сам не знаю, у других разузнаю.
— Да, значит, есть люди, которые с удовольствием увидели бы полковника Мура за решеткой в Левенуэрте, ожидающим исполнения смертного приговора.
Мы козырнули друг другу и разошлись по своим машинам. Синтия включила мотор.
— На Джордан-Филдз.
И вот мы снова за пределами базы, на территории военной зоны. Сто тысяч акров — это около ста пятидесяти квадратных миль государственной, почти не засеянной земли. Сюда, правда, часто забредают охотники, трапперы, браконьеры, вообще обитатели глухих углов. С давних времен, когда еще не было Форт-Хадли, сохранились опустевшие поселки, старые кладбища и церкви, заброшенные каменоломни и становища лесорубов, полуразвалившиеся строения, которые когда-то были плантацией Бомонов. Своеобразнейший, заповедный край, словно застывший во времени, где правительство осуществило свое право на принципиальное отчуждение частной собственности в условиях чрезвычайных обстоятельств приближающейся войны, призванной покончить с войнами на планете Земля.
В этом краю, как уже упоминалось, я и проходил основной и повышенный курсы обучения боевой подготовки пехоты и хорошо его помню: унылый молчаливый ландшафт, холмы, покрытые лесами, бесконечные поля, озера, ручейки, болота и какой-то особый мох, свисающий с деревьев, — ночью он немного светился и мешал ориентироваться.
Цель скучной и изнурительной программы обучения состояла в том, чтобы превратить нормальных, жизнерадостных американских подростков в эффективных, безотказных, верных присяге и долгу солдат, наделенных к тому же здоровым желанием убивать, убивать, убивать. Весь курс обучения занимал четыре месяца, долгих, мучительных четыре месяца. Если учесть увольнительные и короткий отпуск, то получалось так: в июне тебя, допустим, призывают — сразу по окончании средней школы, как это было и со мной, а к Рождеству ты уже в джунглях — так это было со мной, — в камуфляжной форме, с автоматом в руках и с прочищенной головой. Поразительно.
— Решаешь загадки? — спросила Синтия.
— Нет, вспоминаю. Я проходил здесь курс обучения боевой подготовки пехоты.
— Во время Второй мировой или Кореи?
— В вас говорит непростительный возрастной эгоизм, мисс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142