И ему совершенно не стоит об этом рассказывать своим соотечественникам. Этот человек будет казнен.
– Когда?
– Завтра утром.
Холлис резко встал.
– Вы... – начал он, но тут один из охранников схватил Сэма сзади за плечи и резко опустил на стул.
– Мы просто не имеем права допустить, чтобы люди пытались бежать отсюда, – сказал Буров. – Это может все погубить. Всех нас. Мир во всем мире. А также и американцев, находящихся здесь. Ведь их переправят куда-нибудь в другое место и, возможно, расстреляют. Вы понимаете, насколько это серьезно?
– Я понимаю одно, – ответил Холлис, – если бы побег Додсона удался, то расстреляли бы вас. Я также понимаю систему, которая высоко ценит жестокость и использует террор в качестве инструмента власти.
– И то же самое делаю я, – спокойно подтвердил Буров. – Но подобные методы здесь использовались всегда, Холлис, еще с царских времен. Я навожу страх на подчиненных мне людей, а Лубянка, в свою очередь, наводит страх на меня. Террор порождает террор. И что же? Это действует. Я ценю свою голову, а голова майора Додсона не представляет для меня такой ценности. К тому же у меня есть семья, о которой надо заботиться.
– А вы не можете просто заключить в тюрьму Додсона? – спросила Лиза.
– Нет. Мы должны публично расстрелять его в назидание другим.
– Если вы убьете его, то у вас могут возникнуть здесь неприятности, – произнес Холлис.
– Да что вы говорите? Вы слышали об этом? Хорошо, вы можете передать вашим соотечественникам, что если они только подумают о том, чтобы устроить какую-либо заваруху, я расстреляю столько их жен и подружек, сколько понадобится. Так вы передадите им это, полковник Холлис?
– Обязательно, полковник Буров. Однако я подумал и о ваших соотечественниках. Об этих молодых курсантах. Что станется с их новой американской чувствительностью под воздействием подобной экзекуции?
– Не пытайтесь подловить или испугать меня, Холлис. На моих курсантов казнь Додсона не повлияет никоим образом. И даже те, кто был знаком с ним, не прольют ни единой слезинки. Вот так!
– Я прошу вас обдумать все возможные последствия своих действий, полковник Буров. – Холлис глубоко вздохнул и спросил: – Мы можем идти?
– Через минуту. Я хочу, чтобы вы немедленно сообщили вашему так называемому комитету о завтрашней казни. Да, это будет публичная казнь. Она состоится в восемь часов утра на футбольном поле. Можете передать мои слова всем. И у любого, кто не явится, расстреляют жену. Для каждой женщины, не явившейся на казнь, это будет самоубийством. Дети могут не приходить. На казни будут присутствовать двести хорошо вооруженных пограничников. Передайте это генералу Остину. И давайте постараемся избежать завтра бойни. Хорошо?
– Будет ли казнен кто-нибудь еще?
– Да. Еще десять человек. Сейчас майора Додсона допрашивают относительно его соучастников. Если он их не назовет, я выберу десять человек наугад, включая женщин. И не надо жалеть их. Они знали правила. Я уверен, что еще по крайней мере десять лет не будет других попыток побега отсюда. Желаю всего хорошего.
Лиза и Холлис встали.
– Сегодня вечером вы пойдете на празднование Хэллоуина. Завтра в восемь часов утра весь лагерь соберется на футбольном поле, несмотря на похмелье. Теперь можете идти.
Они шли к дому ветеранов иностранных воин.
– Черт бы побрал этого ублюдка! – выругался Холлис. – Сукин сын! Он все понимает. Он понимает разницу между правым и неправым, между добром и злом и выбирает неправду и зло! Здесь просто индустрия зла. У него есть семья, которую надо кормить. Ты веришь ему? Я знал, что услышу все это. Боже мой!
– Успокойся, Сэм, – говорила Лиза. – Пойдем. Пойдем отсюда. Завтра... завтра будут волнения? Мятеж?
– Не знаю. Я знаю одно: шестьсот безоружных мужчин и женщин не имеют никаких шансов против двухсот вооруженных пограничников.
– Но ты можешь каким-нибудь образом поднять мятеж?
– Может быть... Но... правильно ли подстрекать к мятежу, который закончится бойней?
Они приближались к дому ветеранов, ярко освещенному праздничными огнями.
– Все равно. Нас ведь ожидает допрос на детекторе лжи. Мы не успеем даже войти туда, как у нас уже будет по два пропущенных мяча, – сказала Лиза.
– Похоже, мы валимся в какую-то бездну.
Сэм понимал, что не сможет уберечь Сурикова. А ведь тот еще не выбрался из страны. Он не сможет умолчать о том, что три тысячи выпускников «школы обаяния» скоро будут разоблачены, что Айлеви не намеревается вызволить отсюда нескольких американцев и представить их всему миру. Он не сможет больше водить Бурова за нос, значит, вскоре лагерь эвакуируют. КГБ предупредит об опасности три тысячи своих агентов в Америке, а последние пропавшие без вести американцы будут потеряны навсегда.
– Сэм, две американки покончили здесь с собой, – прошептала Лиза.
Холлис не откликнулся на эти слова.
– Сэм... завтра мы увидим, как одиннадцать здоровых мужчин и женщин умрут страшной смертью. Потом нас начнут целыми неделями допрашивать. Мы рискуем никогда не выйти отсюда. И ты знаешь это.
И снова Холлис промолчал.
– Я думаю... что если мы отправимся сегодня ночью в постель... и просто уснем... вместе... ты и я... уснем навсегда. Не будет ли так лучше для нас? В объятиях друг друга? У них тут газовые обогреватели... – добавила она.
Сэм взглянул на нее. С первой секунды их встречи он полностью отвечал за ее судьбу. А теперь она пыталась взять свою и его жизни в свои руки. И он ответил:
– Я не предсказываю, что мы встретим еще множество рассветов. Но этот рассвет мы увидим. Вместе. И больше я даже слышать ничего не желаю об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141