они хотели Свободы с большой буквы, они хотели урезать расходы на оборону практически до нуля, они хотели закрыть программу строительства автострад и выделить сотню миллиардов на социальные пособия, экологию и здравоохранение.
Что ж, может быть, Клиффорд Фэрли и удовлетворит кое-какие из этих требований, хотя это поднимет волну всяких оговорок и крючкотворства, поскольку ни один демократический конгресс не может одобрить программу республиканского президента без того, чтобы сначала не подвергнуть ее уничтожающей критике; однако в конце концов программа будет принята с чисто косметическими исправлениями, которые успокоят совесть демократов. Самое забавное, что избрание Фэрли должно заставить демократов сдвинуться еще сильнее влево, иначе они уже не смогут критиковать республиканцев как реакционеров и обструкционистов.
Фэрли предложил Декстеру Этриджу избираться с ним в вице-президенты, поскольку Этридж был сенатором от большого индустриального штата (либералы даже пытались приклеить на него ярлык «сенатора от „Дженерал моторс“); Этридж мог привлечь поддержку крупных бизнесменов, а в фермерских штатах за него голосовали бы как за сторонника консервативных взглядов. Правда, сам он ни разу в своей жизни не называл себя консерватором. „Умеренный“ – это слово нравилось ему гораздо больше, и лишь на фоне левого Фэрли он мог показаться правым прессе и некоторым избирателям. Но все это касалось только политики и предвыборной гонки.
Фэрли говорил об этом с полной откровенностью: «Я слишком либерален, чтобы устроить партийное большинство. Если я хочу получить полную поддержку партии, мне нужно показать свою лояльность, взяв в кандидаты на пост вице-президента человека, которого они одобрят. В идеале мне нужно было бы взять кого-нибудь вроде Фицроя Гранта или Вуди Гэста, но эти ребята свяжут мне руки; мне нужен партнер, который выглядит консервативнее, чем он есть на самом деле. Правое крыло ассоциирует вас с индустрией Детройта, поэтому они вас одобрят… Что думаю я? Я считаю, что у вас бездна здравого смысла и незапятнанная совесть. Так что вы скажете?»
Наверно, дело было в том, что Клифф Фэрли ему просто нравился. Если бы не это, он, возможно, отказался бы от выборов на пост вице-президента. Такая должность обещала массу неблагодарной работы и казалась мало соблазнительной для человека, склонного к реальной политической активности: сенатор с восемнадцатилетним стажем от партии большинства имел куда больше веса на Холме, чем вице-президент от партии меньшинства. Но Этридж верил, что Фэрли может выиграть, и позволил убедить себя в том, что он сумеет помочь ему одержать эту победу.
Теперь, стоя на верху лестницы и оглядывая площадь, он с некоторым удивлением обнаружил, что сейчас об этом ничуть не сожалеет. Он прекрасно помнил, какое волнение в свое время вызвал приход к власти Кеннеди, – в те годы Этридж был уже сенатором, – и в это утро ему казалось, что избрание Клиффорда Фэрли может оказать на Вашингтон такое же магическое действие. Это было значительным, может быть, даже жизненно важным событием в истории страны. На деле Кеннеди оказался плохим администратором, он вообще был плохим политиком, и в работе с конгрессом, например, ему было далеко до Линдона Джонсона, а некоторые его шаги имели едва ли не катастрофические последствия. Но и в Кеннеди, и в Фэрли самым важным было то, что они имели облик истинного лидера. Со времен Кеннеди у Соединенных Штатов не было руководителя, который обладал бы таким личным обаянием, который вызывал бы восхищение у американцев и иностранцев, у кого была бы такая мощная харизма, позволявшая забывать о допущенных ошибках и дававшая нации надежду. И теперь такую же надежду в ней пробуждал Фэрли.
Небо над Капитолием хмурилось и обещало снег. Этридж стоял на ветру в своем плаще, его щеки слегка раскраснелись, но он привык к мичиганским зимам, и холодами его было не испугать. Туристы и журналисты глазели на него и подходили ближе, чтобы запечатлеть момент ритуального входа в Капитолий в день открытия конгресса. Кучка демонстрантов внизу оставалась почти не замеченной, как они ни старались поднимать свои транспаранты, топча на газонах побуревшую траву. Этридж кивал, улыбался и заговаривал с друзьями, с коллегами и новыми знакомыми, которые проходили мимо; но в глубине души он продолжал хранить приподнятое чувство этого момента, когда надежда и многообещающее будущее на его глазах превращались в реальность. До инаугурации оставалось еще семнадцать дней, но именно сегодня, в этот полдень, начинался истинный отсчет эпохи Фэрли, и первое заседание нового конгресса будет проходить под знаком Фэрли, и все, что они будут делать в эти семнадцать дней, будет связано только с его именем, – невзирая на тот анахроничный факт, что президентом в Белом доме пока еще был Брюстер.

11.40, восточное стандартное время.
Дэвид Лайм, терзая свою манжету и то и дело поглядывая на часы, шел по коридору Центрального офиса в направлении выхода на Семнадцатую улицу. Чэд Хилл поспевал за ним с атлетической непринужденностью, которая была бы достойна всяческой похвалы, если бы не его очевидное преимущество молодости: он был лет на двадцать моложе Лайма.
– Может быть, лучше остаться в офисе?
– Для чего?
– Ну, хотя бы для того, чтобы использовать его как штаб-квартиру. Отсюда лучше все координировать.
– Нечего тут координировать, – ответил Лайм. – В машине есть связь.
Они вышли через стеклянные двери. Лайм поднял воротник пальто. Ветер пронизывал насквозь, он дул со стороны Потомака, температура падала с каждым часом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20