Вероятно, опустившийся
гранильщик алмазов… Человек, испохабивший Трокмортонский Бриллиант и
вышибленный из отрасли… Все эти ювелиры, столпившиеся вокруг Бриллиант
а в своих рясах, прислуживающие Чуваку. Ошибка в одну тысячную дюйма полн
остью гробит камень, и им приходится специально импортировать этого тип
а из Амстердама, чтоб сделал работу… И вот он вваливается вусмерть бухой
с громадным отбойным молотком и раздалбывает алмаз в прах…
Я не подрубаюсь по этим гражданам… Сбытчики дури из Алеппо?… Контрабанди
сты выкидышей из Буэнос-Айреса?… Нелегальные покупатели алмазов из Йоха
ннесбурга?… Работорговцы из Сомалиландии? Подельники, по меньшей мере…

Непрерывные сны о мусоре: Я ищу маковое поле… Самогонщики в черных стетс
онах отправляют меня в Ближневосточное кафе… Один из официантов Ц связ
ник по югославскому опию…
Покупаю пакет героина у Малайской Лесбиянки в кителе с белым ремнем… Тыр
ю бумажку в тибетском отделе музея. Она пытается отлямзить ее обратно… И
щу место вмазаться…
Критическая точка соскока Ц не ранняя фаза обостренной болезни, а финал
ьный шаг на свободу от мусорной среды… Начинается кошмарная интерлюдия
клеточной паники, жизнь зависает между двумя способамибытия… В этот мом
ент тяга к мусору концентрируется в последнем, всевыплескивающемся уси
лии и, кажется, приобретает сновидческую силу: обстоятельства подкладыв
ают мусор тебе на пути… Ты встречаешь Шмекера былых времен, вороватого б
ольничного служителя, старпера-писателя…
Охранник в форме из человеческой кожи, в черной куртке с пуговицами из съ
еденных кариесом желтых зубов, эластичной водолазке цвета полированно
й индейской меди, подростково-нордических смуглых штанах, сандалиях из
ороговевших от мозолей подметок молодого малайского фермера, в пепельн
о-буром шарфике, повязанном и заткнутом под рубашку. (Пепельно-бурый Ц э
то цвет вроде серого под коричневой кожей. Иногда его можно найти у помес
ей негров и белых, смесь эта не сошла, и цвета разделились, словно масло на
воде…)
Охранник Ц франт, поскольку ему больше нечем заняться, и всю свою зарпла
ту он откладывает на хорошую одежду, и переодевается по три раза на дню пе
ред громадным увеличивающим зеркалом. У него латинское смазливо-гладко
е лицо с тоненькими усиками, словно прочерченными карандашиком, маленьк
ие черные глазки, пустые и жадные, не видящие снов насекомые глаза.
Когда я добираюсь до границы, Охранник выскакивает из своей каситы, на ше
е у него болтается зеркало в деревянной рамке. Он пытается сдернуть его с
шеи… Такого никогда раньше не было, чтобы кто-то добрался до границы. Охра
нник повредил себе гортань, пытаясь снять зеркальную рамку… Он потерял г
олос… Он открывает рот, видно, как внутри у него скачет язык. Гладкое тупое
юношеское лицо и раскрытый рот с прыгающим внутри языком невероятно отв
ратительны. Охранник тянет руку. Все тело его сотрясается в конвульсиях
неприятия. Я подхожу и отмыкаю цепь, перегораживающую дорогу. Она падает
с лязгом металла о камень. Я прохожу. Охранник остается стоять в тумане, гл
ядя мне вслед. Затем снова запирает цепь, возвращается в каситу и принима
ется выщипывать себе усики.
Только что принесли так называемый завтрак… Яйцо вкрутую с очищенной ск
орлупой являет собой предмет, подобного которому я ни разу в жизни не вид
ел… Очень маленькое яичко желтовато-бурого цвета… Возможно, снесено утк
оносом. Апельсин содержал только громадного червяка и довольно мало все
го остального… Вот уж в самом деле, кто смел, тот и съел… В Египте есть черв
як, проникающий вам в почки и вырастающий там до невообразимых размеров.
В конечном итоге, почка становится лишь тонкой скорлупкой вокруг червя.
Небрезгливые гурманы ценят плоть Червя превыше всех прочих деликатесо
в. Говорят, она невыразимо вкусна… Коронер Интерзоны, известный по кличк
е Ахмед-Вскрытие, сколотил себе состояние, подпольно торгуя Червем.
Напротив моего окна Ц французская школа, и я врубаюсь в мальчишек через
свой восьмикратный полевой бинокль… Так близко, что я мог бы протянуть р
уку и дотронуться до них… На них шортики… Я вижу гусиную кожу у них на нога
х холодным Весенним утром… Я проецирую себя сквозь бинокль, через дорогу
, призрак в утреннем солнечном свете, раздираемый бестелесной похотью.
Я вообще когда-нибудь вам рассказывал про тот раз, когда мы с Марвом запла
тили двум арабским пацанятам шестьдесят центов, чтобы посмотреть, как он
и отдрючат друг друга? Тогда я говорю Марву, «Как ты думаешь, они это сдела
ют?»
А тот отвечает, «Думаю, да. Они проголодались.»
А я говорю, «Вот такими они мне и нравятся.»
Я как бы начинаю от этого себя чувствовать грязным стариком, но, «Son cosas de la vida,» к
ак сказал Трезвяга де ла Флор, когда легавые прикопались к нему за то, что
он ухайдокал эту пизду, а труп завез в Бар-О-Мотель и выеб его…
«Она сама сильно допросилась,» говорит он… «Терпеть не могу этих воплей.
» (Трезвяга де ла Флор был мексиканским уголовным зэком с несколькими до
вольно бессмысленными убийствами на счету)
Уборная была заперта три часа кряду… Думаю, ею пользуются вместо операци
онной…
СЕСТРА: «Не могу найти у нее пульс, доктор.»
Д-Р БЕНВЭЙ: «Может, она его себе в резиновом пальце в щелку запихала.»
СЕСТРА: «Адреналин, доктор.»
Д-Р БЕНВЭЙ: «Ночной портье весь его себе вмастырил оттяга ради.» Он озирае
тся и берет такую резиновую присоску на палке, которой прочищают унитазы
…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40