– Но это все ложь и святотатство – нет никакого дела. Враги, желающие разрушить мою репутацию в глазах Бога и короля, вступили в сговор и пытаются меня уничтожить. Они хотят завладеть моей собственностью.
Он сказал правду, хотя ни один из судей никогда бы не признал этого. Милорд Жиль, казалось, вот-вот взорвется. Он покраснел, одна рука скользнула к кинжалу, висевшему у него на поясе, и все стражники одновременно положили руки на рукояти своих мечей.
– Я объявляю ваш суд некомпетентным, – выкрикнул он, – и забираю все свои предыдущие заявления, кроме клятвы верности нашему Богу, которую никто не может отрицать и которая дает мне право предстать перед судом Бога!
Услышав эти слова, де Тушеронд, не в силах сдержать свой гнев, вскочил и швырнул в милорда презрение, которое тот показал присутствующим.
– Суд будет праведным. И справедливым. Клянусь спасением своей души, что все, сказанное в этих обвинениях, основано на правдивых свидетельствах. А теперь поклянитесь той же надеждой на вечную награду, что ваши слова будут такими же честными.
Ответом ему было молчание.
– Я сказал, поклянитесь!
– Я не стану этого делать. Я не признаю полномочия вашего суда над собой.
– Клянитесь!
– Никогда!
– Я приказываю вам дать клятву под страхом отлучения от церкви!
Молчание Жиля де Ре оглушало, точно бой колоколов.
Жан де Малеструа встал со своего места и с силой опустил молоток на стол. Не дожидаясь, когда стихнет грохот, он проговорил:
– Суд откладывается до следующего вторника, одиннадцатого октября, и тогда вы, месье, должны будете дать клятву в истинности или ложности своих показаний, иначе лишитесь даже надежды на вечное спасение.
Он показал на Жиля де Ре, который ответил ему лишь высокомерной усмешкой. Вперед выступила стража и отвела его в личные апартаменты, чтобы он обдумал чрезвычайно сложное положение, в котором оказался.
Новость об этом столкновении пронеслась, точно лесной пожар, по лагерям вокруг города. Несчастные пострадавшие заговорили о том, чтобы взять правосудие в свои руки, заставив Шапейона отправить герцогу несколько срочных посланий, в которых он сообщал о возможном бунте. В течение следующих дней между его преосвященством и советниками проходили бесконечные совещания на предмет того, что следует делать дальше. Мои сестры и я большую часть понедельника потратили на то, чтобы обеспечить их всем необходимым для плодотворного завершения работы.
Однако, несмотря на все усилия – несомненно значительные, судя по количеству требуемой еды, – они, похоже, не сумели прийти ни к какому определенному решению. Во вторник, когда суд должен был продолжиться, мы собрались снова, ожидая, что перед нами развернутся еще более драматические события. Но, к нашему изумлению, один из писцов сделал следующее заявление:
– Судебное заседание откладывается до четверга, тринадцатого октября, когда в три часа дня мы продолжим слушание этого дела и всех, имеющих к нему отношение, как того требует закон.
Пока мы ждали, когда разойдется толпа, я посмотрела вниз с нашего наблюдательного поста и увидела поднятые вверх руки и открытые рты.
«Это дело поглотит нас всех», – подумала я тогда.
Когда вечером я принесла Жану де Малеструа ужин, наш разговор проходил под бесконечные крики, которые ни на мгновение не стихали. Шторы и гобелены на окнах не слишком помогали, даже на такой высоте.
Я отодвинула в сторону штору и посмотрела вниз, на волнующуюся толпу.
– Глядя на них, я вспомнила толпу, которая собралась из-за Девы.
Его преосвященство подошел ко мне и тоже взглянул вниз.
– Как же хочется все это забыть.
Разумеется, рассчитывать на подобный исход не приходилось. Ошибки всегда останутся в памяти, в то время как приятные вещи забываются под гнетом забот и бед. Благодарение Богу, Жан де Малеструа не имел отношения к казни Девы. И тем не менее он не мог не разделять сожаления других священнослужителей, что все сложилось не так, как должно было. В те дни я провела всего четыре года на службе у его преосвященства и еще не выполняла свои нынешние обязанности. Во мне Жан де Малеструа нашел покладистого помощника, который требовался ему для выполнения мелких поручений, а в те времена я была очень покладистой. Так что в тот ужасный день 1431 года я оказалась на месте, какое никогда бы не получила в иной ситуации.
Боль от смерти Этьена продолжала наполнять мое сердце и ум, но суд и казнь Жанны д'Арк заставили меня о ней забыть, пусть и на время. Его преосвященство клянется, что имелись серьезные и уважительные причины верить в то, что она была замешана в колдовстве. Я же считаю, что эта уверенность вызвана желанием отречься от участия в данном деле. Его грехом, в котором он, скорее всего, так и не покаялся, явилось бездействие.
С какой целью заключила она договор с дьяволом? Вне всякого сомнения, не для того, чтобы получить богатство или власть, не для того, чтобы отнять у кого-нибудь владения или, что хуже всего, душу. Если она была колдуньей, то колдуньей-воительницей, которая прогнала англичан и помогла незаконнорожденному Карлу взойти на трон. Мы все еще испытывали боль после Ажинкура, где наше галльское сердце было вырвано из груди высокомерными англичанами и растоптано в грязи, как тот несчастный кот у Сент-Этьена. Если Бог не даровал Деве возможности одержать победу, значит, так было нужно, и не удивительно, что это сделал дьявол. Слишком много душ было отдано в жертву войне, включая и моего мужа.
Несмотря на легендарную дружбу, милорд не пришел, чтобы спасти Жанну, когда ее привязали к столбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183