Как бы невзначай царь Петр все время давал о себе знать. Регулярно от него появлялись какие-то люди, вновь поднимали вопрос о продаже коллекции… и как будто за Рюйшем начали не то что следить, а приглядывать. Подозрительные личности шныряли возле дома, подкупали слуг, чтобы они доносили третьим лицам о его переговорах и частной жизни. Рюйш стал плохо спать, даже движения его во время изготовления препаратов стали не столь точны… Бывало, когда ночные страхи становились особенно нестерпимы, с канделябром в руке он поднимался на второй этаж и ходил там по залам среди склянок с заспиртованными монстрами, забальзамированными детьми и взрослыми. У каждого из них была своя судьба. Эту крошку со вторым лицом звали Матильдой — Рюйш всегда спрашивал имя младенца у того, кто приносил его, и если такового не было, давал имя сам… Он помнил всех их поименно и даже кого кто принес. Этого принес крестьянин, этого — трубочист. Никогда не спрашивал, откуда их принесли, — только имя. Иногда, блуждая по ночным залам своего музея, Рюйш вдруг особенно отчетливо начинал понимать, что коллекцию нельзя оставлять в Голландии. Уроды должны уехать в Россию.
Шли годы. Слава Рюйша росла, он был избран членом немецкой Академии, Лондонского научного Королевского общества и Парижской академии наук. Но с не меньшим рвением он читал лекции, писал труды по анатомии, занимался бальзамированием, спиртованием трупов и, конечно, собиранием монстров. И каждый раз, когда он вспоминал Петра, его перекошенное тиком лицо, ему становилось жутко. Но с годами образ этот выцвел и выветрился.
За годы городских слухов не стало меньше — наоборот, чем известнее становился Рюйш, тем больше слухов о нем появлялось. Говорили, например, что у забальзамированных препаратов продолжают расти ногти и волосы, что по понедельникам, когда кабинет редкостей для посетителей закрыт, экспонаты посещает цирюльник, и словно бы у этого цирюльника — как клялись очевидцы — рога и хвост. Говорили, что он забальзамировал собственного сына, умершего от горячки, но не выставляет его в общие залы, а держит в шкафу и любуется только оставшись в одиночестве; что забальзамированных детишек и взрослых Раюш выпускает побегать только ночью, когда никто не видит. Некоторые клялись, что видели препараты Рюйша расхаживающими по базарной площади не только ночью, но даже днем. Что тут было правдой, что выдумкой — неизвестно. Сам Рюйш не обращал на эти слухи внимания.
Но когда в Амстердаме объявился доктор Арескин из России и явился к Рюйшу с предложением продать коллекцию уродов, он снова затосковал. Анатом понимал, что придет время, и он все равно будет вынужден продать коллекцию Петру… Почему именно российскому монарху? Он, пожалуй, не смог бы ответить. И дело было даже не в деньгах, дело было в том неотвратимом взгляде Петра, который Рюйш помнил долгих двадцать лет… И вновь Арескину было отказано, но не так прост был доктор Арескин, недаром именно ему Петр поручил вести переговоры о покупке коллекции — он был хитер, как лис. Теперь Рюйш уже точно знал, чей человек все время торчит возле его дома, кто подкупает слуг, чтобы они доносили о его переговорах, кто не дает ему ступить шагу без надзора.
Опасения, что коллекцию кто-то может перекупить, были не беспочвенны. Рюйш нередко получал предложения от частных лиц и от различных европейских дворов о продаже коллекции частями или целиком. Оттого и надзор за ним был установлен — чтобы вовремя расстроить любую сделку. А если и не удастся расстроить, то решить вопрос любым, каким угодно, способом. В этом российский государь развязывал Арескину руки.
Глава 17
ЧЕЛОВЕК ЭТОТ — ТЫ
Последние слова:
— Я умираю, как и жил, — не по средствам.
Оскар Уайльд
Антон переменился, он стал более подозрительным и задумчивым. Со момента посещения морга прошло три дня. Максим так и не объявлялся.
— Антоша, ты совсем разлюбил меня, — жаловалась Даша, лежа на диване в коротком своем халатике, оголявшем пухлые, все еще загорелые ножки. — Ты уже три дня такой, как вернулся из морга. Ты, что ли, мысленно еще там?
— Да нет, — отвечал Антон, сидя на диване рядом с девушкой и гладя ее ножку. — Я пытаюсь понять…
— Ты все равно ни до чего не додумаешься…
Девушку прервал телефонный звонок.
— Ну наконец-то, — раздался в трубке мужской голос. — Еле нашел твой телефон. Через ваш институт. Нужно встретиться, есть о чем поговорить.
— Кто это? — спросил Антон не узнавая.
Даша прислушивалась к разговору.
— Кто-кто, Сергей — друг Максима. Я тогда в морге с тобой поговорить не смог, начальник рядом дрых. Встретиться нужно.
— Где? — спросил Антон.
— Где-где — в морге. Вечерочком. Все разойдутся, я один буду… Я да покойники. Посидим, выпьем, поговорим в покойной обстановке.
— В морг, к тебе?
Чего-то не хотелось Антону снова попадать в это гиблое место. Даша, поняв, о чем идет разговор, вдруг замахала руками, ударяя себя в грудь ладонью.
— Меня, меня… — шептала она. — Только с женой, скажи… — Глазки ее загорелись, она отчаянно жестикулировала руками.
— Ладно, — согласился Антон, зная, что от Даши не отвяжешься и если уж она чего-нибудь захочет — дело труба. — Слушай, а с женой можно?
Даша замерла, приоткрыв ротик.
— Да хоть с тещей. А покойников жена твоя не боится? А-то начнет орать…
Даша отчаянно замотала головой.
— Нет, говорит, что не боится. Ну договорились.
Антон положил трубку.
— Слушай, Сергей зачем-то попросил водки взять, — сказал он.
— Покойников отмывать от грязи будем, — радостно выскочив и бросившись к шкафу, пошутила Даша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75