Подошел к входной двери, приложив к ней ухо, для начала послушал лестничную тишину, потом тихонько открыл замок и, бесшумно ступая, через ступеньку бросился вверх по лестнице.
«Телефонный звонок, — размышлял я, поднимаясь по лестнице. — Они ушли, потому что кто-то позвонил. Возможно, им передали, что Марина находится в квартире, чтобы они немедленно шли туда, а меня оставили в покое… Возможно, и так. Иначе навряд ли они оставили бы меня без пытки. Как я мог усомниться в правдивости Марины? Вот дурак! С какой стати ей было выдумывать, что мать украли! Может быть, они имитировали обыск в ее квартире, чтобы сбить милицию с толку». Все вставало на свои места.
Я подошел к Марининой двери, приложил к ней ухо. В квартире тихо, оттуда не доносится ни звука. Может быть, никого нет. Может быть, Марина все-таки не послушалась меня и не вернулась домой — она девушка смышленая. Я позвонил, подождав минуту, позвонил снова, потом еще раз. За дверью никакого движения. Внизу хлопнула дверь, я бросился к пролету, кто-то вошел в лифт, я подождал, пока лифт остановился на втором этаже. Потом вновь подошел к двери, послушал. Тишина. Я взялся за ручку и надавил на нее, замок щелкнул, дверь, легко скрипнув, отворилась.
Оглянувшись, я вынул из-за пояса пистолет и крадучись вошел в квартиру.
В прихожей горел свет. Из ящиков все было выброшено на пол, через открытую в комнату дверь виднелась пирамида книг. Значит, бардак так никто и не прибрал. Переступая через разбросанные вещи, пробрался в комнату. Я старался делать это бесшумно. Бесшумно, конечно, не удавалось: скрип половиц выдавал мое присутствие. Только сейчас, стоя посреди комнаты с пистолетом, я вдруг подумал, что нужно было хотя бы позвонить Николаю Николаевичу, чтобы в случае чего он знал, где меня искать с проломленной головой… Я перешел в другую комнату, потом в кухню. Бардак везде был неимоверным. Но ничто не выдавало присутствия живых людей. Ну что же, значит, и мне здесь нечего делать. Я вышел в прихожую, открыл дверь… И тут вспомнил, что Марина говорила о потайной комнате, в которой пряталась, когда Леонтьев со Шнуром пришли за ее матерью. Что-то я этой комнатки не заметил. Я вернулся в квартиру и стал обследовать стены. Отогнув край большого ковра на оклеенной обоями стене, поначалу я ничего не заметил, но, приглядевшись, увидел тонкую щель. Тайник был замаскирован искусно, и неудивительно, что при обыске его не обнаружили.
Я поднял ковер выше, нашел небольшой крючочек, толкнул дверцу; она с трудом приоткрылась, изнутри что-то мешало. В тайнике было темно и душно. Я толкал дверцу с азартом и интересом, заглядывая внутрь помещения. О пистолете в своей руке я забыл и только вглядывался в душный мрак комнатушки. Достаточно открыв дверь, я боком протиснулся в помещение…
Здесь было темно, хоть глаз выколи. И тут же я пожалел о том, что проник сюда. В полной темноте тесного помещения меня охватила вдруг неосознанная, непонятно откуда взявшаяся паника. Мне вдруг стало нестерпимо страшно. Пистолет в руке не придавал уверенности, скорее наоборот, здесь было нечто другое, чему нет объяснения, от чего нет защиты, против чего бессильно оружие. Меня бросило в пот. Я чувствовал, что там, в беспросветной темноте дальнего угла, прячется что-то, быть может, жуткое и последнее в моей жизни. И в то же время я не мог выйти без того, чтобы не увидеть это. Я зашарил по стене рукой в поисках выключателя.
— Господи, да где же он! — Я подключил к поиску вторую руку с пистолетом. — Да где же он!!
И вдруг за моей спиной в беспросветной жуткой темноте что-то зашевелилось. Я окоченел от ужаса. Я не знал, что бывает так страшно, так невыносимо страшно. Что-то хлопнуло, чихнуло и коснулось моего плеча. Я вздрогнул и чуть не закричал от испуга, совершенно будучи неспособным к сопротивлению, настолько парализовал меня страх. Стук сердца сливался в беспрерывный гул.
— Это вы, дядя Сережа? — вдруг раздался шепот Марины. — Я здесь сойду с ума от ужаса.
— Господи! Это ты? — Я обернулся, широко открытыми глазами вглядываясь во мрак. — Выходи, ну где ты там?
Маринины руки вдруг обвили в темноте мою шею, она прижалась ко мне всем телом.
— Как я ждала вас, — зашептала она с придыханием. — Я ждала вас так долго… Где вы были все это время… Мне кажется, я ждала вас всю жизнь.
Я обнимал ее в темноте, чувствовал запах ее волос, ощущал сквозь одежду податливость ее тела, слышал ее страстный шепот. И мне было хорошо… Мне было так хорошо, как не было хорошо никогда в жизни. И как не будет никогда… Вот сейчас, казалось, можно и умереть, вот сейчас нужно умереть…
Я тоже шептал что-то страстное, шептал слова, которых не знал раньше, которых не говорил никогда и никому и о существовании которых не подозревал. Это словно были слова с другим смыслом, другого языка и другого назначения. Возможно, это были обычные банальные слова любви, которые шепчут друг другу все влюбленные, слова затертые и блеклые, но в эту минуту приобретающие иной смысл, иное значение, иное звучание — усиленные в своей обыденности и просто-те тысячекратно, идущие напрямую из души и попадающие в душу. Это общение двух душ, и умственный отбор слов не имеет значения, не важно, что говорится в такую минуту. Все, что ни говорится на языке счастья, — правильно.
Сколько мы стояли так, обнявшись в темной комнате-тайнике, не знаю. Время перестало существовать. Время перестало существовать… Не было ни прошлого, ни будущего, было только сейчас…
Но что-то вдруг лопнуло, я вздрогнул, прислушался. В комнате кто-то ходил. Сколько ходил, не знаю. Но Марина смолкла и тоже насторожилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75