Лица ее не было видно, да Фрэнсису и не нужно было его видеть. Он знал ее уже семнадцать лет и отчаянно любил все эти годы. И ему легко было догадаться, что именно она должна сейчас чувствовать.
Он робко приблизился к ней.
– Мэдди?
Казалось, она даже не услышала.
– Мадлен?
Она наконец заговорила, но голос ее звучал слабо, как будто издалека.
– Да, такого удара я не ожидала...
Ему невыносимо больно было смотреть, как Мадлен старается держаться из последних сил. Он сказал:
– Не надо...
Мадлен тяжело вздохнула.
– Мне нужно было рассказать ей о нем еще давнымдавно, Фрэнсис.
Они уже сотни раз говорили об этом, и Фрэнсис почувствовал, что на этот раз Мадлен будет корить себя совершенно беспощадно. Это было так свойственно ей: вечно брать вину на себя. Как бы заранее чувствовать себя виноватой за все плохое, что творилось в этом мире.
Фрэнсис встал рядом с Мадлен и взял ее за руку. Хотел было чтото сказать, но колебался, как всегда, когда находился рядом с ней. Она была такой сильной, такой независимой, но одновременно не видящей самых простых вещей. Она не замечала, как Лина любит ее, и не догадывалась о любви Фрэнсиса.
Виноват в этом был ее отец. Одиноко живя в особняке, расположенном на вершине холма, Александр Хиллиард, должно быть, позволял себе совершенно ужасные вещи в отношении своей маленькой дочери, оставшейся без матери. Поэтому даже сейчас, хотя прошло столько лет, Мадлен искренне верила, что таких, как она, никто не может любить.
– Лина любит тебя, пойми это, Мэдди. Я повторял это тысячу раз. Просто она стесняется показывать тебе свою любовь.
Мадлен отрицательно покачала головой. Впрочем, иного он от нее и не ожидал.
– Мне следовало давно ей все рассказать.
– Да, пожалуй, ты права. Но теперь уже поздно.
– Нет, не поздно. Я могу рассказать ей все сейчас. Он был поражен.
– Ты не сможешь. Она грустно усмехнулась.
– Смогу.
Фрэнсис нервно передернул плечами. Если Лина узнает, кто ее отец, – все погибло. Он, Фрэнсис, столько усилий потратил на то, чтобы между ними тремя установилось подобие семейных отношений. Ведь он всегда считал Лину своей собственной дочерью. Именно он, а не ктото другой, бинтовал ей расцарапанные коленки и носил ее на руках, когда девочка плакала. И сейчас он испугался, что Лина и видеть его не захочет после того, как узнает о своем настоящем отце. Он знал, что ему следует предпринять, хотя это было страшным грехом. Но других возможностей оставить все как есть сейчас просто не существовало.
– Не тронь лиха, пока оно тихо, – твердо проговорил он.
– Я очень боюсь потерять ее, Фрэнсис, а получается, что я все делаю не так. – Она взглянула в сторону открытой двери. – Я думала... после того, как мой собственный отец... ну, словом, я дала себе клятву, что буду хорошей матерью.
Фрэнсис ощущал ее боль, как свою собственную. Мадлен стояла совсем близко, но казалось, что их разделяет огромное пространство. Как всегда, она оставалась в одиночестве – одна против всего мира, – ожидая от жизни еще одного удара... Он подошел ближе, взял ее лицо в свои руки, заставил поднять голову. Она выглядела в эту минуту такой необычайно хрупкой.
– Не сравнивай себя с Алексом, Мадлен. Он был человек жестокий, бесчувственный, злой.
– Но ведь Лина думает, что я ничего не чувствую! Ей кажется, что я какойто бессердечный монстр, которому наплевать на нее и нашу семью.
– Она не настолько глупа, Мэдди. Просто таким тепличным детям свойственно демонстрировать свою взрослость.
– Дело не в этом. Она – вылитый отец. Да ты и сам это отлично знаешь.
Фрэнсис и хотел бы солгать, но в том, что сказала Мадлен, не было никаких сомнений. Лина была точной копией своего отца. Непокорная, дикая, своенравная. Такие люди беззаботно прожигают жизнь – причем иногда им удается буквально прошибать стены, добиваясь своего. Такие люди уже в шестнадцать лет могут оставить все самое для себя дорогое и уйти навсегда, даже не оглянувшись.
– Она куда сообразительнее, чем ты думаешь, – повторил он после молчания, больше всего сам желая поверить собстоенным словам. – Сейчас она вне себя, но все равно любит тебя. Иначе не старалась бы так отчаянно привлечь твое внимание. – Он пристально смотрел в глубокие, потемневшие от горя глаза Мадлен. В эту минуту он больше всего на свете хотел сжать Мадлен в своих объятиях: если бы она была его женой, а Лина – его ребенком! Как бы в забытьи он обнял Мадлен, привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб. От этого прикосновения в висках у него сильно застучала кровь. Фрэнсис опомнился. Он выдал себя – поцеловал ее слишком страстно.
Мадлен отстранилась.
– Фрэнсис, что с тобой...
– Она любит тебя, Мадлен, – прошептал он, обдавая ее лицо горячим дыханием. – Так же, как и я. – Слова сами слетели с его губ. У него так долго недоставало мужества произнести их вслух, а сейчас они прозвучали на удивление легко и естественно.
Она отстранилась и взглянула ему в глаза. Он склонился к Мадлен, желая вновь поцеловать ее и ожидая, что она скажет.
Мадлен вдруг улыбнулась.
– Ох, Фрэнсис, да ведь и я люблю тебя! Не знаю, что бы я делала без твоей дружбы.
Он почувствовал, как будто его чтото толкнуло. Потом осторожно привлек ее к себе. В глазах Фрэнсиса стояли слезы. Он чувствовал себя трусом: у него были две любви и Фрэнсису не хватало духу выбрать между ними. Священник любил женщину, человек любил Бога.
Никогда раньше любовь к Мадлен не мешала его призванию: это было чистое чувство, не пятнавшее его отношений с Господом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22