С легкой усмешкой на губах Лина двинулась в сторону матери, громко топая своими тяжелыми ботинками. Подойдя вплотную, она сделала еще затяжку.
– В самом деле?
На мгновение ей показалось, что мать сейчас предпримет чтото решительное, скажет какуюнибудь резкость. Лина ждала.
Но Мадлен только чуть заметно пожала плечами.
– Сегодня твой день рождения... Давай не будем ссориться.
– Лина, пойди выброси сигарету, или я заставлю тебя съесть церковную печать, – вмешался отец Фрэнсис.
– Ого, серьезная угроза! – Присвистнув, Лина пошла на кухню, затушила окурок под струей воды и выбросила в мусорное ведро.
Когда она обернулась, то заметила, что никто из взрослых не пошевелился. Отец Фрэнсис и ее мать стояли застыв, как две фигуры из музея мадам Тюссо. Они стояли рядом, как всегда. Друзья – водой не разольешь.
Сегодня Фрэнсис выглядел еще более симпатичным, чем обычно. Он был высокий, стройный, чемто похожий на балетного танцора. И хотя в своей сутане Фрэнсис нередко выглядел какимто не от мира сего, в мирской одежде он смотрелся очень даже привлекательно. Вот и сейчас на нем были голубые потертые джинсы «Левис» и просторный свитер с надписью «GAP» на груди. А уж изза его обаятельной улыбки шестнадцатилетние девчонки вообще чуть с ума не сходили...
Фрэнсис смущенно запустил руку в свои густые светлые волосы и улыбнулся:
– Ну, Линабалерина, как оно, чувствовать себя шестнадцатилетней?
Лина пожала плечами.
– Нормально.
Мать грустно улыбнулась дочери.
– А я помню, как мне исполнилось шестнадцать.
Фрэнсис взглянул на Мадлен, и Лина заметила, как в его взгляде мелькнула та же грусть.
– Да, – мягко произнес он. – Это было примерно в это же время года.
И опять, уже в который раз, Лина почувствовала, что взрослые опять забыли о ней.
– Эй, что это вы? Сегодня мой день рождения, а не вечер воспоминаний!
Мать улыбнулась.
– Конечно, ты права. Что скажешь, если мы начнем распаковывать подарки?
Лина взглянула на груду свертков и пакетов, лежащих на кухонном столе. Большие, яркие, обернутые в красивую бумагу коробки – и ни в одном из них не было того, чего она хотела.
Лина вновь посмотрела на мать, и внезапно ей стало страшно при мысли о том, что она собралась сегодня сделать. А мать так старалась... Она всегда так старается ей угодить, а тут такое... Это может просто разбить ей сердце...
Мать сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.
– Детка, в чем дело?
Лина напряглась, отступила назад, зная, что прикосновение матери может вновь вызвать слезы.
– Не называй меня «деткой». – С ужасом Лина почувствовала, что голос ее дрогнул.
– Дорогая...
– Как его зовут? – Вопрос сорвался с губ Лины прежде, чем она успела сообразить хоть чтонибудь. Он прозвучал неожиданно и грубо. Лина поморщилась. Но было уже поздно: вопрос повис в воздухе, и отступать оказалось некуда.
Мать застыла на месте. На ее лице появилось выражение недоумения.
– Кого зовут?
Лина чувствовала, что теряет над собой контроль. Пальцы задрожали, и ей никак не удавалось прекратить эту отвратительную дрожь. Ей очень недоставало сигареты или хотя бы стакана воды. Нужно было хоть чтонибудь держать в руках. Чтобы можно было опустить глаза и сделать вид, будто рассматриваешь чтонибудь. Она готова была смотреть куда угодно, только не в серозеленые, смущенные глаза своей матери.
А в голове Лины беспрерывно крутилась эта дурацкая песенка: «Ты и я против всего мира».
Если она повторит свой вопрос – Лина понимала это, – то от их с матерью отношений вообще не останется камня на камне. Вопрос все уничтожит.
«Он ничего не знает о тебе. Он бы любил тебя, если бы только знал, что ты есть на белом свете...»
Лина уцепилась за эту успокоительную мысль, постепенно пальцы перестали дрожать, ком растаял в горле. Она медленно прикрыла глаза, не в силах смотреть на мать, собралась с духом и снова спросила:
– Так как всетаки его зовут, мам? Я ничего больше не хочу в свой день рождения, хочу только узнать его имя.
На несколько секунд в комнате повисла тишина, все словно застыли.
– Чье имя? – переспросила наконец мать, и голос ее при этом оставался спокойным и мягким. Таким мягким, словно она уже все поняла и напугана.
Лина открыла глаза и встретила взгляд матери. Она чувствовала неловкость, потому что отлично понимала, что ее следующие слова сильно ранят ее мать. И всетаки решительно произнесла:
– Моего отца.
– О Господи, – тихо прошептал Фрэнсис.
Лина, впрочем, не обратила на его слова никакого внимания. Она пристально смотрела на мать, которая попрежнему стояла неподвижно. Казалось, она даже и дышать перестала. Мадлен застыла как статуя посреди комнаты, ее волосы цвета густого меда обрамляли лицо, медленно заливавшееся ярким румянцем. Яркокрасная шелковая блузка контрастировала с бледной кожей шеи.
– Что же ты молчишь? – снова спросила Лина. Краска густо залила длинную красивую шею матери.
Дрожащей рукой она исправила несуществующий беспорядок в прическе.
– Видишь ли, твой отец... – она остановилась и бросила неуверенный взгляд в сторону Фрэнсиса.
У Лины внезапно возникла ужасная догадка.
– Неужели это он и есть?! Отец Фрэнсис и Богоматерь Медицины?! – Лина нервно рассмеялась, хотя ровным счетом ничего смешного во всем этом не было. Странно, что подобная мысль ни разу не приходила ей в голову. Ведь ее второе имя было Франческа. О Боже, да тут с кем угодно могла случиться истерика. Действительно, кто больше всего может подойти матери, как не человек в сутане?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22