– Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы вернуть ее.
– Я готова поговорить с ней о том, кем она была раньше, кого любила. Но только если ты будешь помнить, что сейчас она твоя жена, – промолвила Роза, не находя в себе сил возразить.
Лайем поднял на нее глаза, молча встал и отошел к окну.
– Ты ведь не захочешь присутствовать при этом, доктор Лайем? Это очень мучительно.
Он не сразу обернулся, а когда заговорил, его голос прозвучал надтреснуто и низко, совсем не так, как обычно:
– Я останусь. Пришло время узнать женщину, которую я люблю.
Роза в нерешительности стояла возле кровати дочери и нервно теребила образок святого Кристофера на груди. Она закрыла глаза.
Целых шестнадцать лет она запрещала себе вспоминать те дни. Дни, когда он ворвался в безвоздушное пространство их существования и вдохнул в него жизнь.
Только теперь Роза поняла, как близки ей эти воспоминания. Некоторые вещи остаются незабываемыми, некоторые люди не меняются с течением времени.
Она возродила в памяти образ прежней Микаэлы – кареглазой двадцатилетней красавицы с развевающимися на ветру волосами; нежного цветка, выросшего в жаркой пустыне сельского городка, где наемные рабочие-иммигранты жили по восемь человек в комнате без водопровода. В городке, где между мексиканцами и «порядочными» людьми проходила невидимая, но непреодолимая граница. И Микаэла – наполовину мексиканка – испытала на себе неприятие того и другого мира.
В тот день, когда он вошел в их жизнь, стояла нестерпимая жара. Микаэла как раз закончила обучение в местном колледже и получила стипендию в Западном университете имени Вашингтона в Беллингхеме. Но Роза уже тогда знала, что ее дочь претендует на большее.
Кембридж. Гарвард. Или Сорбонна. Вот куда ее тянуло, хотя всем было понятно, что такой девушке, как она, и мечтать об этом не стоит.
Роза считала себя виноватой в том, что Микаэла в детстве так остро ощущала свое одиночество. Она долгие годы ждала, что отец выведет ее в свет. Затем это ожидание сменилось ненавистью к нему и тем белым детям, чье происхождение было безупречным. Тогда она стала писать про него гадости на стенах и молила Бога, чтобы его голубоглазая светловолосая законная дочь хотя бы раз почувствовала, каково это – хотеть недостижимого. Затем и этот период миновал, после чего Микаэла оказалась в полнейшем душевном одиночестве.
Она стала мечтать о том, чтобы уехать куда-нибудь, где она перестала бы быть незаконнорожденной дочерью белого и официантки-мексиканки. Она говорила Розе, что не хочет больше смотреть через грязные окна на то, как живут другие люди.
Они с Микаэлой вместе работали в столовой, жаркий день подходил к концу, солнце палило немилосердно…
– Микаэла, если ты еще раз протрешь этот стол, в нем появится дырка.
Микаэла бросила мокрую тряпку в тазик. Далеко вокруг разлетелись брызги.
– Ты же знаешь, мама, как мистер Грубер любит чистые столы, а он будет здесь с минуты на минуту. Пойду скажу Джо, чтобы он приготовил свои фирменные сандвичи с мясом… – Слова Микаэлы потонули в оглушительном рокоте, похожем на приближающееся землетрясение.
Из-за стойки выглянул Джо, который возился с грилем.
– Что там такое, черт побери? – удивился он.
Микаэла поспешила к стеклянной витрине, выходящей на Браунлоу-стрит. В этот знойный полдень первой недели июля витрины всех магазинов словно окутала дремота. На улице было слишком жарко, чтобы кому-то захотелось пойти за покупками.
Звук приближался, с каждой секундой становясь громче. Снаружи пронесся раскаленный смерч, поднимая с земли облака пыли и груды почерневшей, ссохшейся листвы.
Над крышами зависли три сверкающих на солнце серебристых вертолета, продержались так с минуту, а затем скрылись за крышей склада Беннета. Сразу наступила тишина, которая в первый миг показалась неестественной. Стекла перестали дрожать, и казалось, в природе все замерло.
Когда пыль осела, посреди улицы стоял черный лимузин, глянцевый и блестящий, что было совершенно невероятно: как ему удалось добраться сюда по шоссе и при этом выглядеть так, словно он только что побывал на мойке? Может быть, он пробирался окольными путями? Затемненные стекла отражали унылый пейзаж погрузившегося в спячку городка.
Роза приникла к стеклу, чтобы лучше видеть. Оранжевый синтетический материал ее униформы промок насквозь и прилипал к телу. Над головой медленно вращался вентилятор, который не только не спасал от духоты, но даже не разгонял запах жаркого.
Три лимузина припарковались возле мэрии. Никто не вышел, и моторы продолжали работать. Из выхлопных труб выбивался сизый дым.
Постепенно из дверей магазинов начали выходить люди, они толпились на тротуарах и шепотом переговаривались. Такое явление в городке было сродни приземлению марсианского космического корабля.
Роза и Микаэла тоже подошли к дверям кафе.
Вдруг раздался громкий щелчок – это одновременно открылись сразу все двери лимузина. Толпа замерла. Сверкающий жук, казалось, расправил свои крылья и выпустил из чрева незнакомцев в черных костюмах и солнцезащитных очках. Среди них оказался он.
Ропот пронесся по толпе.
– Господи, да это же Джулиан Троу! – прошептал кто-то.
Он неподвижно стоял возле дверцы, как человек, который привык ловить на себе восхищенные взгляды публики. Высокий и стройный, с выгоревшими на солнце волосами, он выглядел как взбунтовавшийся ангел, изгнанный из рая. На нем была черная рубашка с короткими рукавами и простые джинсы, продранные в нескольких местах. Некогда яркая голубая краска сошла с джинсов в результате частой стирки, и теперь они стали почти белыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79