Его ничего не интересовало и не возбуждало. В душе поселилась пустота.
С его потрескавшихся губ слетел тяжелый вздох.
Обхватив руками колени, он попытался защититься от холода. Но ему не помогло. Ветер продувал насквозь его поношенный плащ, добираясь до самых костей.
Зима в этом году наступила рано. Весь мир покрылся белой ледяной коркой, а пустые товарные вагоны превратились в промерзшие гробы. Он снова вздохнул, и изо рта вылетело белое облачко пара, которое быстро растворилось в морозном воздухе вагона.
Он хотел есть. Он замерз и устал. С тех пор как он уехал из Лоунсам-Крика, у него крошки во рту не было. Найти работу в охваченной паникой Америке он так и смог. А уж о благотворительности и говорить нечего.
Много лет назад, когда он впервые начал мотаться по стране в товарняках, такая жизнь казалась ему полной романтики: прятаться в пустых вагонах, уметь перехитрить служащих железной дороги, останавливаться там, где ему нравилось, драться с местными силачами на всех ярмарках от Сан-Франциско до Нью-Йорка. Да, тогда он чувствовал себя свободным.
Теперь другое дело. Если раньше ему казалось, что железные дороги идут туда, куда ему хочется, теперь они вели в никуда. В жизни не осталось ни романтики, ни интереса, ни цели. Одна лишь череда холодных товарных вагонов, где он проводил бессмысленные долгие часы, переезжая из одного неприветливого городишки в другой, точно такой же.
Он вытер глаза грязными руками и отполз в дальний угол вагона, прячась от холодного ветра. Сжавшись в комок, чтобы как-то сохранить тепло, и закрыв глаза, он попытался заснуть. Но сон не шел.
Тихо выругавшись, он потер глаза и в отчаянии с силой ударил головой о стенку вагона. Впервые в жизни он понял, что такое скучать по кому-либо. Скучать до боли. Он грустил, вспоминая о своей матери, но по-другому. Смерть – потеря, которая со временем становилась воспоминанием. А по Марии он скучал каждый день.
Она теплое, живое существо. Когда он закрывал глаза, он видел ее улыбку. Когда его пробирал зимний холод, он вспоминал тепло ее тела. Когда его окружала бесконечная, ничем не нарушаемая тишина, он слышал ее смех.
Сейчас она, наверное, стоит у плиты и готовит ужин, и кухня наполнена ароматом тушеного мяса. А Джейк сидит за столом позади нее.
Господи, он почти слышит тихое позвякивание приборов и приглушенную музыку их голосов.
Дом... Мария... Джейк... У них там так тепло и уютно...
Но ему нужно совсем не то, в тысячный раз повторил он себе. Такому человеку, как он, не нужны ни уют, ни безопасность. Ему всегда нравилась беспорядочная жизнь – идти куда захочется и делать то, что хочется. Свобода нужна ему, как другим людям – воздух.
Просто он не так скоро может их забыть, как он думал. Но он справится. Очень скоро – прямо-таки на днях – воспоминания начнут тускнеть, и он станет прежним.
Он взял блокнот и ручку и уставился на чистый лист. Не задумываясь, он начал писать. Но когда он прочел написанное, у него по спине пробежали мурашки. На бумаге он вывел всего одно слово:
«Мария».
Он отшвырнул ручку и услышал, как она упала и покатилась по полу.
Всего лишь дело времени – идиотизм кончится, и он забудет Марию. Скоро он станет самим собой, будет писать статьи, пить текилу, спать с проститутками и смеяться.
Еще несколько дней, и все.
Прошло целых три недели, прежде чем Джейк, собрав все свое мужество, решился сказать правду Марии.
Они, как обычно, сидели на качелях. Ферма тонула в лиловатых сумерках, небо усеивали мириады звезд, недавно выпавший снег искрился в лунном свете.
Джейк исподтишка посмотрел на Марию.
Она сидела, сгорбившись, сложив руки на коленях, и смотрела куда-то вдаль, но Джейк знал, что она надеется увидеть Бешеного Пса, возвращающегося на ферму.
– Я думаю, он любил тебя, – тихо произнес он. Она долго молчала, а потом кивнула:
– Я тоже так думаю, Джейк.
Снова наступило молчание, которое стало для них привычным. Собравшись с духом, Джейк выпалил:
– Моя мама тоже его любила. – Что?
– Я его сын, – попытался улыбнуться Джейк.
– А он знает?
– Он попросил меня уйти с ним.
– На него похоже, – грустно покачала она головой. – А почему ты не пошел?
– Я... – Джейк посмотрел ей прямо в глаза, – я подумал, что ты для меня такая же мать, как он отец.
– Ах, Джейк...– Ее слишком тронули его простые слова, чтобы сказать что-нибудь еще.
– Он вернется.
Она покачала головой и смахнула слезы.
– Нет, дорогой, он не вернется.
– Я говорю не просто так. Я хорошо узнал его. Он вернется.
Она улыбнулась, но промолчала. Но Джейк не сдавался:
– Он вернется. – Он повторял снова и снова, словно стараясь заставить себя поверить своим словам.
Два коротких резких гудка паровоза вырвали Бешеного Пса из беспокойного сна. Он заморгал и оттолкнулся от холодной стены вагона.
Пригладив грязными пальцами такую же грязную шевелюру, он сел и выглянул наружу. За дверью мелькала белая от снега земля. Он не имел ни малейшего представления, где находится. Местность похожа и на Техас, и на Аризону, и на Нью-Мексико – на любое место, которое посещал он за последнее время. Дни и ночи слились у него в голове в сплошной коллаж покрытых снегом городков и пустых товарных вагонов.
Господи, как же холодно. Он потер руки и начал на них дуть, пытаясь создать хотя бы временную иллюзию тепла.
Раздался еще один гудок. Его звук прорезал на секунду морозный воздух и растаял в облаке пара от паровоза. Огромные железные колеса заскрежетали по рельсам.
Поезд начал сбавлять ход, и обжигающий ветер превратился в легкий ветерок со снегом, но без ветра едкий запах, которым пропах вагон, стал невыносимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78