Зачем? Я пока не знал.
Да, я обязан встать и, превозмогая себя, идти. Идти, пускай после этого я снова свалюсь с ног. Это будет после…
Несмотря на то что на улице было не холодно, я до подбородка закутался в теплый плотный черный плащ, который, впрочем, не мог меня защитить от внутреннего холода, надвинул на глаза треуголку и вышел на улицу.
* * *
Бауэр лежал в гробу, и на его лице было написано вселенское спокойствие. Мне стало жаль его. Болезнь сильно ослабила меня, я начал терять контроль над своей волей, поэтому, вне зависимости от моего желания, на глазах выступили слезы. Да, мне было жаль Густава Бауэра, несмотря на то, что он отдал меня в руки наемных убийц. Перед лицом смерти все равны. А в этой смерти я чувствовал свою прямую вину, хоть мой рациональный ум и восставал против этого.
Родные погибшего находились на скамейке в углу. Дочки его, обнявшись, плакали, их утешал Зонненберг. Жена Бауэра была настолько потрясена утратой, что у нее просто не хватало сил на стенания и слезы. Ее тихая, уютная жизнь разлетелась в одну ночь, смерть мужа коснулась ее своим черным крылом.
- Мне жаль. Мне право очень жаль, - достаточно неуклюже выразил я им свое глубокое сочувствие. Должно быть, я был очень бледен при этом. По крайней мере Зонненберг укоризненно покачал головой и, взяв меня под руку, отвел в сторону.
- Очень благородно, что вы откликнулись на горе этой семьи и не пожалели сил, чтобы прийти. Но, право же, стоит ли так рисковать здоровьем?
- Это моя обязанность. Как погиб Густав?
- Трудно сказать. Вряд ли кто сумеет ответить на этот вопрос. Разве что убийца, если его поймают. Знаю только то, что оружие убийства - кинжал.
Зонненберг подвел меня к тумбе, где стоял большой медный поднос, покрытый зеленой тканью, и приподнял ее. На подносе лежал кинжал с потеками крови на гладко полированном лезвии. Рукоятка его была богато инкрустирована драгоценными камнями.
Я нагнулся над подносом, и тут же дыхание мое прервалось и пол заходил под ногами. На рукоятке кинжала был рисунок змеи, опоясавшей солнце! Сила, стискивающая в своих объятиях наш мир! Древний символ Силы! Да, да, точно такой же рисунок, как на броши!
Я почувствовал, что падаю, но тут крепкая рука подхватила меня. Я повернул голову и увидел на безобразном, злом лице моего коллеги лекаря Винера жуткую гримасу, которая, вероятно, должна была выражать человеческое участие.
- Осторожнее, герр Эрлих. Вы бесшабашны и рискуете своим здоровьем, - укоризненно прохрипел он.
- Если бы только им, - угрюмо ответил я, и увидел, как лекарь приподнял удивленно бровь.
- Я бы на вашем месте присел, - он взял меня под локоть и провел в соседнее помещение к неудобному Деревянному стулу с жесткой подушкой на сиденье. Через эту проходную шли люди прощаться с телом.
- Спасибо…
- Не за что… Не переутомляйтесь, герр Эрлих. Я буду следить за вами, - улыбнулся он. И фраза прозвучала весьма двусмысленно… И как-то многообещающе…
Мне было очень плохо. Не столь страдало тело, сколь дух. В один миг весь мир изменился. Все то, что было твердым, стало зыбким, а зыбкие интуитивные истины стали незыблемыми мощными монументами. Получалось, что тончайший мир идей, мир стихий, намного более реален, чем вся моя прошлая жизнь - бесконечные, бессмысленные странствия, накапливаемые по крупицам, но сейчас кажущиеся бесполезными и лишенными какой-либо ценности знания. Все это только моя предыстория, предшествие пробуждения истинного Я, наделенного непостижимым для холодного разума могуществом. Да, могуществом, чьим рабом предстоит мне стать. В глубине души я понимал: противиться моему новому назначению, этой темной силе я уже не могу. Ничего не получится, как бы мне этого ни хотелось. Эта жестокая действительность выше меня.
Среди прощавшихся с телом я увидел моего доброго соседа герра Кесселя. Он сдержанно, соответственно моменту, но приветливо улыбнулся мне. А когда отдал свой скорбный долг, подошел ко мне.
- Вы очень бледны. Пойдемте. Вы не доберетесь до дома один.
Помощь его пришлась очень кстати, поскольку земля под моими ногами штормила, и мне все время казалось, что я упаду. Сознание уплывало, и только усилием воли я удерживал связь с окружающим, хоть предметы и расплывались. Волной накатывал жар. И дышать было трудно. А сердце колотилось часто и сильно, как копыта рвущейся вперед галопом лошади.
- Вы совсем не жалеете себя, Фриц, - сказал Кессель, помогая мне поудобнее расположиться на скамье в моем доме.
- Хотите пива? - спросил я, переводя дыхание. Мне стало немного легче, и я твердо решил не сдаваться болезни, и вообще как можно меньше демонстрировать свое состояние. Мне сегодня уже надо ели всеобщая забота о моем здоровье. - Местные жители совершенно не знают толк в этом божественном напитке.
- С удовольствием.
Мы выпили из больших кружек, и мне стало полегче. Тревога немножко отступила, но я знал, что она рядом и готова броситься на меня вновь, как хищник из зарослей.
- Не люблю эти скорбные дела, - вздохнул Кессель. - Расстраиваюсь. Знаете ли, обостренное чувство жалости… Знакомо оно вам?
- Несомненно.
- Мне оно мешает жить с младых лет. Вокруг так много несправедливости. Каждый день видишь то, что Ш не может не вызвать сострадания. В результате жизнь становится сущим адом.
- Вы правы, - его слова нашли отклик во мне. - Это чувство владеет и мной. Может быть, потому я и | хотел с самого начала врачевать людей.
Я не лгал. Я действительно любил людей и почитал Господа. Я, которому теперь дана сила от врага человеческого. Я, который не может ее отвергнуть. За что мне такое?
- Лекарь борется с самым беспощадным врагом - смертью, - сказал Кессель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111