Но в наше время свечи жили иначе. Они знали свое место, не рвались на потолок, а между тем буквально заплывали жиром…

Вопрос жизни

Плащ-дождевик недоволен жизнью.
В ясную, солнечную погоду, когда только бы и гулять, его держат под замком, а когда выпускают из дому – обязательно дождь припустит.
Что это? Случайное совпадение или злой умысел?
На этот вопрос не может дать ответа Плащ-дождевик, хотя проницательность его всем хорошо известна.

Гипс

Он мягкий, теплый, податливый, он так и просится в руки тех, кто может устроить его судьбу. В это время он даже не брезгает черной работой – шпаклевкой.
Но вот он находит свою щель, пролезает в нее, устраивается прочно и удобно.
И сразу в характере его появляются новые черты: холодность, сухость и упрямая твердость.

Свободный художник

Электрический Утюг просил выключить его из электросети, поскольку он переходит на творческую работу.

Пломба

Свинцовая Пломбочка и мала, и неприметна, а все считаются с ней. Даже могучие стальные замки нередко ищут у нее покровительства.
И это понятно: у Пломбочки хоть и веревочные, но достаточно крепкие связи.

Гиря

Понимая, что в делах торговли она имеет некоторый вес, Гиря восседала на чаше весов, иронически поглядывая на продукты.
«Посмотрим, кто перетянет!» – думала она при этом.
Чаще всего вес оказывался одинаковым, но иногда случалось, что перетягивала Гиря. И вот чего Гиря не могла понять: покупателей это вовсе не радовало.
«Ну, ничего! – утешала она себя. – Продукты приходят и уходят, а гири остаются!».
В этом смысле у Гири была железная логика.

Ставня

Каждое утро Ставня делает широкий жест: наш свет, чего там жалеть, всем хватит.
И каждый вечер Ставня поплотнее закрывает окна: нашсвет, как бы другие не попользовались!

Житейская мудрость

– Подумать только, какие безобразия в мире творятся! – возмущается под прилавком Авторучка. – Я один день здесь побыла, а уже чего не увидела! Но подождите, я напишу, я обо всем напишу правду!
А старый Электрический Чайник, который каждый день покупали и всякий раз из-за его негодности приносили обратно, – старый Электрический Чайник, не постигший сложной мудрости кипячения чая, но зато усвоивший житейскую мудрость, устало зевнул в ответ:
– Торопись, торопись написать свою правду, пока тебя еще не купили…

Печатное слово

Старик Фолиант прекрасно сохранился, и, глядя на него, другие книги напрасно пытались угадать, в чем секрет его долголетия.
Угадать этот секрет действительно было нелегко: Фолиант никому не открывался.

Глина

Глина очень впечатлительна, и всякий, кто коснется ее, оставляет в ней глубокий след.
– Ах, сапог! – киснет Глина. – Куда он ушел? Я не проживу без него!
Но проживает. И уже через минуту:
– Ах, копыто! Милое, доброе лошадиное копыто! Я навсегда сохраню в себе его образ…

Модницы

Мухи – ужасные модницы. Они останавливаются возле каждого куска приглянувшейся им узорчатой паутины, осматривают ее, ощупывают, спрашивают у добродушного толстяка Паука:
– Почем миллиметр?
И платят обычно очень дорого.

Портьера

– Ну, теперь мы с тобой никогда не расстанемся, – шепнула Гвоздю массивная Портьера, надевая на него кольцо.
Кольцо было не обручальное, но тем не менее Гвоздь почувствовал, что ему придется нелегко. Он немного согнулся под тяжестью и постарался поглубже уйти в стенку.
А со стороны все это выглядело довольно красиво.

Софа Дивановна

По происхождению она – Кушетка, но сама ни за что не признается в этом. Теперь она не Кушетка, а Софа, для малознакомых – Софа Дивановна.
Отец ее – простой Диван – всю жизнь гнул спину, но теперь это не модно, и Софа отказалась от спинки, а заодно и от других устаревших понятий.
Ни спинки, ни валиков, ни прочной обивки… Таковы они, диваны, не помнящие родства…

Светская Жизнь

Фотопленка слишком рано узнала свет и поэтому не смогла как следует проявить себя на работе.




Чуть-чуть лирики




Отвертки крутят головы винтам,
На кухне все от примуса в угаре,
Будильнику не спится по ночам –
Он все мечтает о хорошей паре.
Дрова в печи поют, как соловьи,
Они сгореть нисколько не боятся.
И все пылинки только по любви
На этажерки и шкафы садятся.



Ночь

Я встаю, а она еще не ложилась. Она стоит под окном, как стояла с вечера.
– Уходи! – гоню я ее. – Мне надо работать.
Ночь уходит не очень охотно. И не успеешь оглянуться – снова стоит под окном.
– Чего тебе не спится? – спрашиваю я не слишком строго.
– Холодно, – отвечает Ночь. – Разве тут уснешь, разве согреешься?
Тогда я гашу свет и впускаю Ночь в комнату.
– Ладно, грейся. Только это в последний раз. Завтра же ты должна оставить меня в покое.
Ночь обещает, но я знаю, что это – только слова. Куда она денется среди зимы, не ночевать же ей под открытым небом!
Завтра и послезавтра все повторяется снова.
Чуть стемнеет, Ночь приходит в мою комнату и уходит только на рассвете. Мне не хочется ее тревожить.
А время идет, и ничего я не успеваю сделать. Ночи этого не объяснишь – она темная, разве она понимает?…

Подслушанное счастье

Все уснуло. В кухне совсем темно. Толстый, высокомерный, обычно мрачный и неразговорчивый Кувшин не замечает, что Чашка не одна, что рядом с ней – Ложка, и говорит:
– С тех пор как я увидел тебя, Чашка, ничего мне не мило на этой полке. Я люблю тебя, слышишь, люблю так, что не могу даже вместить в себе эту любовь…
Кувшин многого не может вместить – ведь он рассчитан только на три литра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29