«Да, была слава, летевшая на аляскинских бригах по всем океанам! А завтра и славу русскую продадут! — Андрей подошел к окну, откинул штору. Окно было узкое, как бойница в крепостной стене. Глубоко внизу, к подножию Кекур-Камня, накатывал черно-зеленые валы освещенный луной океан. — Не для балов строил свой замок незабвенный Баранов, а для отражения неприятеля. Говорят, он сбрасывал отсюда в океан казнокрадов, шпионов и предателей. Это, конечно, легенда. А сегодня он швырнул бы, пожалуй, в океан не одного собирающегося отплясывать на панихиде по его любимой Аляске!.. »
В мрачно-торжественном бальном зале грянул оркестр. В Ново-Архангельске, как и в Петербурге, бал начали полонезом. Но местные музыканты сделали из медлительного, певучего произведения Шопена что-то залихватское. Особенно отличались гнусавая скрипка и бубен, захлебывавшийся от усердия.
— Музыка дикарская! — засмеялся кто-то сзади Андрея неприятно-знакомым смехом. — Не пригодны моржовые жилы на скрипичную квинту.
Андрей оглянулся. Сзади стоял Шапрон, во фраке, с пестрой орденской розеткой в петлице. Встретившись глазами с русским, маркиз склонился в изящном светском поклоне.
Андрея взбесила эта элегантная наглость. «Я же просил его не подходить близко ко мне! Сволочь! Наглая сволочь! Дать ему по физиономии? Выйдет публичный скандал. Нет, никаких скандалов! Сюда должна прийти Лиза…»
Под звуки залихватского полонеза лакеи распахнули двери, и в зал вошел последний Главный управитель Российско-Американской Компании князь Максутов, известный также под кличкой «Собачья смерть». По владениям своим этот вице-король Аляски ездил в большой нарте, устроенной в виде домика с железной печкой. Запрягали в такой дормез на полозьях не один десяток собак, а так как князь, как и всякий русский барин, любил быструю езду, то и дохли загнанные псы тоже десятками. Князь вел под руку жену. На черном, расшитом блестками платье княгини эффектно выделялся снежной белизной горностаевый палантин, бесценный дар Аляски. Царственной осанкой, широким пухлым лицом и пышными седыми волосами, похожими на пудреный парик, Максутова напоминала Екатерину II. Андрей невольно улыбнулся, вообразив Екатерину II, восседавшей не на троне, а на нарте, запряженной собаками в ало-бархатных алыках.
Князя и княгиню сопровождала свита компанейских олимпийцев, высших чиновников управления. Высокое достоинство и грозная неприступность отражались на темно-благородных лицах отставных статских, советников или на генеральских мурластых и квадратных физиономиях с холеными бакенбардами. В России статские советники управляли департаментами и казенными палатами , генералы кого-то покоряли, кого-то усмиряли, но, уволенные со службы по пункту третьему или за легкое отношение к полковым суммам, они примчались в далекий американский край с надеждой на высокие оклады и на новые взятки, если и не в звонкой монете и ассигнациях, то в аляскинских соболях и бобрах. И, видимо, они преуспели уже на колониальной службе. На женах их были дорогие туалеты, выписанные из Сан-Франциско. Такие в России и не снились этим советницам и генеральшам, а их боа и накидкам из соболя, куницы или голубого песца позавидовали бы и петербургские министерши. Андрей глядел на физиономии, полные благородства и величия, на шелковые, атласные, кружевные платья, и в голове его проносились гневные и презрительные мысли:
«Для этих продажа русских земель в Америке не позор, а всего лишь перемена хозяина. Эти и будут, с глазами искательными и голодными, расшаркиваться перед новым хозяином, выпрашивая его улыбку и снисходительное о-кей!»
— Я с вами согласен. Я тоже возмущаюсь, — сказал Шапрон таким тоном, будто продолжал прерванную дружескую беседу. Андрей не заметил, когда маркиз встал рядом. — Все так поразительно нелепо! Игра в величие, пляски и танцы накануне дня когда будет продан кусок России. Странный народ русские! Никогда нельзя угадать, как русский поступит в следующую минуту.
— Родину продает не русский народ! — не вытерпев, резко повернулся Андрей к Шапрону. — Плясать по этому случаю он тоже не будет. Плясать будут все эти Иваны, не помнящие родства. — Он кивнул на благородно-дворянские физиономии и на петербуржцев с «Бородина», стоявших отдельной группой и занятых веселой, беззаботно-праздничной болтовней. — Пляшут люди, для которых Родина там, где им удалось урвать кусок пожирнее!
Андрей спохватился и, сердясь на себя, что не утерпел и заговорил с Шапроном, отошел. Но через минуту Шапрон снова стоял рядом.
— Вы напрасно обиделись. Вы не поняли меня. Я глубоко уважаю русских, нацию, спалившую пороха больше, чем какая-либо другая, исключая, конечно, нас, французов. Русские умеют воевать, умеют работать, но торговать они должны поучиться, у американцев хотя бы. Теперь здесь будут драть с дикарей две трети шкуры, а не жалкую треть, как делали русские. Почему не всю шкуру целиком? Пусть снова обрастают, а потом снова будут обдирать. Свободное предпринимательство, свобода грабежа! Умно, черт возьми! Вы, наверное, хотите спросить меня, для чего я говорю вам все это?
— Я хочу, чтобы вы ушли прочь! — тихо, с угрозой, сказал Андрей.
— А вы знаете, кто купил у вас, у русских, Аляску? — спокойно продолжал Маркиз. — Генри Астор! За сто тысяч долларов он получил от вашингтонского правительства право на все имущество бывшей — теперь можно так сказать, — бывшей Русской Америки, на все ее богатства: пушные, рудные, лесные и рыбные. Аляска уже в жилетном кармане сэра Генри! Вместе со зверями, рыбами, лесами и недрами Аляски ему продано и человеческое стадо, то есть монополия на торговый обмен с дикарями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100