— Не хватит, так что наилучший способ разделаться с акулами — это украсть у них идею. Ты вернешь себе свой дом — хотя и не в первозданном виде, но все-таки у тебя будет больше, чем ты имеешь сейчас.
— У меня начинает опасно кружиться голова, проворчал он. — Ты подбрасываешь мне сумасшедшие идейки, которые вдруг начинают казаться разумными.
— Конечно. Я буду твоим первым спонсором.
— У тебя есть на это деньги?
— Не деньги. А вот это. — Она подняла руки. — Я бесплатно отреставрирую фрески, и это будет мой вклад. Ты должен будешь привести здание в порядок и достать подходящую мебель. Лучше, наверное, открывать здание по частям, сначала одно крыло, потом другое, и почти сразу перебазировать туда ресторан.
— А как быть с картинами, которые были проданы? Даже если получу инвестиции, выкупить их я никак не смогу. Откроемся с пробелами на стенах?
— Разумеется, нет. Ты повесишь копии — тебе все равно пришлось бы это сделать, даже если бы у тебя были оригиналы. Этого потребовала бы страховая компания.
— И ты мне быстренько набросаешь несколько копий, так?
— Конечно. У меня неплохо получается Веронезе, а Рембрандт будет даже получше. Хотя мой Микеланджело, признаться, так себе.
— Твой?..
— Но их мы повесим в темном углу, и никто ничего не заметит. И не забудь, что у тебя еще есть кое-какие картины — те, что сложены наверху. Их можно либо повесить, либо выручить за них наличные деньги.
Возбуждение от идеи охватило Джулию, и слова полились потоком. На какое-то время она превратилась в настоящего художника и планировщика. Винченцо смотрел на нее с ироничным восхищением.
— У тебя все уже было отработано, не так ли?
— Вовсе нет. Это пришло ко мне только что, из-за того телефонного звонка, но теперь все прорисовывается четко.
— Подожди, я не успеваю за тобой.
— И не надо. Просто соглашайся со всем, что я говорю, а остальное я беру на себя.
— Ну так говори мне, что мы будем делать.
— Делать мы, наверное, ничего не будем, — ответила она с сожалением, — но если бы делали, то я посоветовала бы тебе начать с разработки планов.
Скоро карнавал…
— Через несколько недель. Нам потребуется не меньше года, чтобы подготовиться к открытию…
— Я это знаю, но ты можешь организовать большой прием во время нынешнего карнавала и сделать заявление для прессы.
— Прием… — задумчиво повторил Винченцо. Когда я был мальчишкой, у нас здесь бывали грандиозные карнавальные вечера. Какие были костюмы, какие потрясающие маски! — Он неожиданно усмехнулся, вспоминая. — Знала бы ты, что мы вытворяли!
— Могу себе представить. И все под надежной защитой масок, разумеется.
— Конечно. Маски именно для этого и нужны.
Когда все это начиналось сотни лет тому назад, маски весь год были под запретом. Но в последние несколько недель перед карнавалом любой человек мог скрыть свое лицо, стать кем-то другим и делать что душе угодно. Потом ведь был целый Великий пост — достаточно времени для того, чтобы исправиться и вообще все загладить. Эта традиция жила долго.
— А тебе много всего приходилось заглаживать? поддразнила его она.
— Ну… — сказал он с задумчивым выражением, пожалуй, средне.
— Гмм!
— Может, чуточку больше. Среди молодых людей… — Винченцо остановился с видом человека, тщательно выбирающего слова, — скажем так: сдержанность не причислялась к добродетелям.
— Наверняка помогало и то, что ты — Монтезе.
— Чепуха. Я был в маске, и никто не мог меня узнать.
— Неужели? — насмешливо спросила Джулия.
— Ну.., возможно. — И он снова улыбнулся, вспоминая дни беззаботного веселья, когда на него еще не обрушилось тяжкое бремя.
— Держу пари, что очередь из девушек тянулась аж до середины площади Святого Марка.
Винченцо сделал обиженное лицо.
— Почему это только до середины?
Он пристально смотрел на свой бокал с красным вином и видел там все: тот вихрь красок и разгоряченных лиц, ту опасную свободу и то, как смело он иногда ею пользовался.
Винченцо любил это предчувствие чего-то замечательного, что вот-вот должно было произойти, но оно ушло из его жизни, утекло по извилистым улочкам вместе с его бурной юностью.
Лишь однажды, совсем недавно, он вновь испытал это чувство — под покровом одной страстной и сладкой ночи, в постели с женщиной, которая заинтриговала и свела его с ума с первого мгновения. Она занималась с ним любовью так пылко и так самозабвенно, что это поразило и даже потрясло его.
После этого он внушил себе, что она принадлежит ему, и это оказалось самой большой его ошибкой. Но в те несколько бурных часов он знал, что она принадлежит карнавалу — прекрасная, таинственная, непредсказуемая…
— Твои мысли читаются у тебя на лице, — заметила наблюдавшая за ним Джулия.
Он вздрогнул.
— И что же я думаю?
— Вспоминаешь свою бурную молодость.
— В общем-то да, но не только. — Винченцо посмотрел на нее: женщина сидела откинувшись на диванные подушки, ее глаза блестели.
— Жаль, что мы не встретились тогда.
— Тогда я, может быть, и не понравился бы тебе.
Я был немного хулиганом, как это бывает с молодыми людьми, когда у них слишком много денег и когда им слишком потакают. Ты знаешь, что случилось с моей семьей. Дело в том, что, когда пришла беда, я оказался не очень хорошо подготовленным, чтобы с ней справиться. Я был слишком избалован. Слишком привык делать так, как хочу.
— А что стало с твоей невестой? — спросила Джулия, стараясь не казаться чересчур заинтересованной.
— Вышла замуж за очень богатого человека.
— Ты к ней все еще неравнодушен?
Он пожал плечами.
— Все это теперь так далеко, что я даже не помню того чувства к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36