Но, по крайней мере, я думаю, что это лучше и искреннее всех других приветствий. Я прямой человек, Владимир Николаевич!– Прямой, но непонятный, не совсем уживчивый и слишком переменчивый…– Ну, в этом-то вы меня не можете упрекать, напротив, слишком постоянный… но надоедливый человек, как всякое напоминание совести! – в упор глядя ему в глаза, медленно, с расстановкой сказала она.– Странно, – мрачно начал он, – вы хотите опять…Он не договорил.Его снова обступили с вопросами по делам общества.– Позвольте, господа, позвольте, – зажал он уши. – Я сегодня здесь гость, а завтра займусь делами. Сегодня же мы будем только пировать. XXI. Не дожила Дюшар и Коган не приняли приглашения Бежецкого на заказанный им роскошный ужин.Первая просто ужаснулась даже при его приглашении.– Quel horreur! С актрисами! Я и так большую жертву принесла для вас, что приехала сюда, и это только для вас, mon cher.Она кокетливо улыбнулась.Он проводил ее до швейцарской.Исаак Соломонович объявил, что обещал ужинать со Щепетович, пригласить которую Владимир Николаевич не мог, так как она была в контрах с Лососининой – из-за Ларисы Алексеевны «пьяницы-мужа», как выражалась Наталья Петровна, что бросил ее в гостинице.Ужин, таким образом, состоялся en petit comite. В нем приняли участие Лососинина, Дудкина, Крюковская, Городов, Бабочкин, Петров-Курский и Вывих.Последних предварительно помирил у буфета Городов.– Господа, так право нельзя быть в ссоре двум членам одного и того же общества. Помиритесь, господа, все благополучно устроилось и вы должны помириться. Кисло-сладкий Величковский был виноват во всех беспорядках, и его уж нет – он поплатился за все. Вы люди одного и того же закала и направления, надо забыть, оба были виноваты. Вам, Вывих, вперед не писать о Курском, а вам, Курский, не драться с Вывихом.– Да я что же… Я ничего… – говорил Вывих.– Я, право, не хотел того, что случилось… Сам не помню, как это в раздражении у меня вышло, – показал Курский жестом, как дают пощечины.– Ну, так вот выпьем вместе и помиритесь, – решил Михаил Николаевич.– Я не прочь мириться, если он меня не будет ругать печатно… – согласился Сергей Сергеевич.– Я не буду ругать, но только и вы, пожалуйста, не того… сделал Вывих жест рукой, показывая, как бьют.Враги выпили и расцеловались.Ужин начался шумно и весело. Одна Крюковская, холодно поздоровавшаяся с Лососининой и севшая на противоположном от нее конце стола, рядом с Бабочкиным, была сосредоточенно-печальна.Наталья Петровна с тревогой поглядывала на нее.Это не ускользнуло от внимания сидевшего с ней рядом и не спускавшего с нее глаз Бежецкого.– Надежда Александровна не в духе. Вы не удивляйтесь. Я за последнее время привык ее видеть такой, – сказал он.– Я не в духе? – пристально посмотрела на него Крюковская и деланно рассмеялась. – Напротив, очень в духе и готова много веселиться и смеяться. Но удивляюсь вам, зачем вам понадобилось замечать мое расположение духа. Вы от меня теперь получили уже все, что могли требовать, – с явной насмешкой в голосе добавила она. – Я больше ни на что вам не нужна, а также и мое расположение духа.– Ну, об этом после поговорим, – нетерпеливо перебил он ее и отвернулся.– Теперь мы поживем с вами, Наталья Петровна, ух как поживем – знатно! Ведь вы не уедете, можно будет служить? – обратился он к Лососининой.– Погодите торопиться! Понравлюсь ли я публике? – улыбнулась та.– Вы кому-нибудь не понравитесь! Не поверю – это невероятно. От вас все будут без ума, так же, как и я.Он бросил взгляд в сторону Надежды Александровны.– Вы всегда веселая, всегда в духе, – подчеркнул он. – С вами не видишь, как время летит.Лососинина переменила разговор, переведя его на недавнее примирение Вывиха и Курского.– Отлично, – саркастически расхохоталась Крюковская, – подрались, помирились и оба довольны остались.– Конечно, отлично: меньше неприятностей будет, да я это все по-старому поверну, лучше разве ссориться? – заметил Бежецкий.– Какая ссора?.. Ссора ссоре рознь… – возразила она.– Лучше совсем не ссориться, а жить в ладу, не мешая друг другу и не стесняя. Это приятнее, веселее и свободнее… – наполнил он бокалы шампанским.– Как для кого! Кто может, а кто и нет.– Конечно, это зависит от характера, Надежда Александровна. Если у вас дурной, неуживчивый характер, то нельзя всех судить по себе.– И вы можете это мне говорить? – нервно откинулась она на спинку стула.– Не волнуйся, Надя, тебе вредно, – не на шутку перепугалась Лососинина. – Ведь Владимир Николаевич все шутит и шалит только.– Ты всю жизнь шутила, – колко и зло ответила ей Крюковская, – ну и шути, а я шутить с собой никому не позволю. Шалить не умею и не желаю шутить.– Я вас уважаю, Наталья Петровна, – сказал Владимир Николаевич, – за то, что вы умеете шутить – это доказывает ум, желал бы с вами всю жизнь прожить, прошутить и прошалить. Никогда бы не изменил вам и не бросил вас, как ненужную вещь.Он несколько раз выразительно посмотрел на Надежду Александровну.– Ах, какой вы приятный шалун! – вставила Дудкина.– Что вы хотите этим сказать, Владимир Николаевич? – задыхающимся голосом начала Крюковская, поднимаясь вся дрожащая со своего места. – Оскорбить тем, что сказать мне, что я глупа, – так это дерзость или издевательство надо мной и над нашим прошлым – так это может сделать только нечестный человек.– Опомнитесь, Надежда Александровна, – вскочил он, – таких вещей порядочным людям не говорят. Я не понимаю ваших намеков о нашем прошлом.– А я поняла, – горячо и порывисто продолжала она, – я вам сказала только, что вы нечестно со мной поступаете, как вы вскочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34